Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг

Именно сотрудничество Струйского с немцем Шнором оказало столь сильное влияние на рузаевского помещика, что тот решил завести свою собственную типографию. К тому же И. К. Шнор был не только издателем и типографщиком, но и сам торговал печатными станами и литерами (общеизвестно, что «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева напечатано как раз на стане, который был приобретен Радищевым у Шнора). Думается, именно Шнор снабдил Струйского необходимым оборудованием и шрифтами, отсюда и очевидная преемственность их типографского стиля. А участие близких Струйскому лиц в типографских работах Шнора – лишнее тому свидетельство. Наши слова подтверждаются сравнением, которое мы читаем в воспоминаниях М. А. Дмитриева о Струйском: «Типография была превосходная; из тогдашних она могла равняться разве с одною типографиею Шнора. Я сужу об этом по одному тóму его сочинений, который находится в моей библиотеке, в числе других библиографических редкостей. Шрифт прекрасный, чистый и красивый: александрийская клееная бумага и прекрасно вырезанные на меди виньеты. Едва ли какая книга того времени была выдана так чисто, красиво и даже великолепно. Но он не пускал в продажу своих сочинений, а дарил их только своим сыновьям и знакомым; и потому его сочинений нет даже в старинных каталогах». После смерти Струйского его типография уже не печатала ничего, но хранилась в неприкосновенности под смотрением вдовы, а после ее смерти в 1840 году была продана Симбирскому губернскому правлению. Что же касается оставшихся запасов изданий Струйского – а их в 1840 году обнаружилось в Рузаевке великое множество, – то они также нашли свое употребление: как писал П. И. Бартенев, «уже внуки его оклеивали стены домов своих листами его неразошедшихся сочинений». Примечательно, что этими сведениями Бартенев был обязан именно внуку издателя – Д. Ю. Струйскому. Поэтому нет ничего удивительного в том, что издания Струйского столь редки: сам автор практически не распространял своих книг, делая исключения лишь для подношений, когда же он вскоре после кончины Екатерины II и сам умер от удара, его издания почти полвека лежали нетронутыми, а затем пошли на оклейку стен. И в 1903 году Е. А. Бобров не преувеличивал, когда в своей статье в «Русской старине» написал, что книги Струйского «по своей чрезвычайной редкости и изяществу ценятся нынешними библиофилами чуть не на вес золота».

Первенствующее положение среди всех изданий Струйского занимает «Эпистола Екатерине II», причем не только в силу исключительных полиграфических достоинств, но даже своим форматом grand in-folio; именно ей суждено было представить собою Opus magnum Н. Е. Струйского как издателя екатерининской эпохи. Печаталась «Эпистола Екатерине II» на клееной александрийской бумаге европейского производства, в два прогона. Сначала печатался текст, а затем «фигуры», то есть гравюры: это, во-первых, декоративные рамки, обрамляющие каждую наборную полосу, а также две иллюстрации в тексте – «вензелевое имя императрицы под короною, окруженною сиянием», а гравюра на последней странице «представляет лиру, перевитую цветами, и трубу, наискось пересекающую ее». Все гравированные украшения исполнены дуэтом замечательных немецких мастеров, работавших в Петербурге: Х. Г. Шенбергом по эскизам И. К. Набгольца. (Как записал в 1800‐х годах Ф. В. Каржавин в своем альбоме, в котором собраны произведения Набгольца, напротив гравюры с изображением двух друзей на фоне пейзажа, «Набгольц и Шенберг идут из Регенсбурга в Россию, там жить и умереть».)