Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг

Относительно полной некомпетентности лиц, которые преподают такую дисциплину, как антикварная книжная торговля, или же руководят профсоюзом антикваров-букинистов, мы распространяться особенно не будем, поскольку все-таки живем в России. Ведь именно у нас существует устойчивая традиция такого рода: Царь-пушка никогда не стреляла, Царь-колокол никогда не звонил, поэтому нет ничего удивительного, ежели вожди антикварной книжной торговли никогда антикварной книгой не торговали.

Но, повторимся, автор этих строк, как и его многолетний соратник, избежали попадания в силки секций, кружков, клубов, сараев, конюшен, обществ, сообществ, партнерств, союзов, ассоциаций и прочих межгалактических объединений библиофилов или книгопродавцев. Это немало способствовало тому, что отпущенное Провидением время было потрачено на научную работу и прочие полезные занятия, а не на досуг среди скупых рыцарей преклонного возраста, которые пытаются выдавать себя за дон кихотов.

Чтобы как-то расцветить этот грустный рассказ, закончим его той легкой фантасмагорией, которая посещает многих, кому выпадает случай взглянуть на деятельность библиофильского сообщества, хотя б и издали. То есть возьмем-ка мы в руки увеличительное стекло, протрем его, наденем на себя маску пчеловода и затем посмотрим, что же у них там творится, внутри микромира библиофилов.

Но не будем интересоваться столицами, чтобы кто-нибудь невзначай не подумал, что мы имеем кого-то в виду конкретно; так что отправимся на просторы российской провинции. Сядем на почтовых и перенесемся в губернский город NN и его аглинский клоб, переименованный в библиофильский, потому как англичан в губернском городе отродясь не бывало, а этих, как их, ну сами понимаете кого, везде навалом.

Батюшки, так ведь гоголевская Россия во всем ее великолепии!

Бесконечные приемы у городничего, который одновременно и первый матадор клоба, повсюду диалоги в духе препирательств Чичикова с Маниловым, а если и без реверансов случится, то мещанские разговоры во дворянстве, разряжаемые ноздревским остроумием. Особенная приторность общения, столь свойственная дремучей российской провинции, наводит на мысль, что в ряды бессмертных соизволил вступить владелец какой большой пасеки или заготовитель сахарной свеклы.

Коли сторонний кто попадет в этот земной рай и станет ему неловко от своей тщеты, или же по табели о рангах ниже пятого класса гость случится, или вдруг забредет у кого душ маловато, то по правилам клоба должен уйтить по-аглински, чтоб не смущать дам.

О гостях городничий сам знает лучше прислуги, потому что завел фурьеров: один записывает прибывающих и убывающих, второй за офисиантами ведет учет, какой гость сколько и что именно выпил, потому что действительной целью встреч у них, конечно, служат гастрономические удовольствия, а не то, что написано в газетах потом о клобе. Если городничий распорядится прислуге своей в образе муз явиться, то гостям щупать их запрещено под угрозой навечного от стола отлучения, потому что великой нравственности не токмо сам городничий, но и все прочие матадоры.

Превеликая спертость воздуха в залах библиофильского губернского собрания наводит на мысль, что с каждым бессмертным, не слишком до бани большим охотником, и дворня его пожаловала; оно и правда: кто конюха своего приведет, кто кружевницу, кто письмоводителя, – «грамоте обучен, книга в избе одна хотя б есть, ну а псалтырь?» – сгодится, полезай в кузовок, городничий не скупится на солонину и полпиво! А уж если особенно понравится городничему гость, то и водки нальет именной, поскольку хотя оно и не по законам, но, как и всегда в России, городничий еще и главный откупщик в губернии, а иначе ж какой из него добропорядочный городничий…

Литтературу в клобе почитают и потому душевно любят, чтоб, как у классиков, все строка в строку было, да ведь и городничий с ними на дружеской ноге, а живые, его приятели, из столиц все свои новые романы ему присылают, последний был про какого-то выжигу. Получив давеча его, городничий приказал гостям взяться за руки и водить хоровод вокруг столь приятного ему подношения – сие есть особое благоволение к личности автора.

А помните, как Коробочка приволоклась в город на Чичикова жаловаться? Так вот и у них тоже обязательно отыщется такая библиофильская Коробочка, которая, продав местному их Собакевичу мертвых душ, затем передумает, решив, что продешевила, и побежит к городничему кляузничать прямо на их бал по случаю изобретения новейшего рецепту винегрета.

Городничий же у них самый справедливый и милосердый: и прокламацию обличительную подпишет, и ножкой топнет, и Собакевичу не токмо в лицо плюнет, но и в газетах выставит полным профаном, потому как у него все газеты, и губернская и даже уездные, под каблуком; буде волостные появятся – и те к ногтю прижмет. Ну и порой такое учудят они в своем клобе, ажно до самого Петербурга могут долететь слухи безо всяких газет, как и с Коробочкой вышло.