Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг

Затейники из дворовых поначалу восхотели ставить спектакли, чтоб высокие гости могли знакомство с литтературою сводить, хотя по ролям читая пиесы. Начали было с Дона Педра Прокодурантова, да свара вышла такая, что опять же толки в народе, и только. Один себя узнал, будто он от жены на сторону по библиофильскому делу ходит, хотя и взаправду отыскал он Эвтерпу или Афродиту, что давно уже пеною покрыто, ну и тот как давай браниться, едва книгу не изодрал по злобé великой. Но стерпел, недаром что библиофил.

Разговоры в клобе – о мертвых душах и только. Потому в большем почете у них те особы, которые уже прикупили арфы, чтоб в скорости на них наладиться играть. Такие по регулам клоба не должны никуда отлучаться из города NN без спросу у городничего или его жены, не положено. Ну а коли они уже начнут наигрывать, надобно вдове или наследникам послать к городничему вестового, а дальше все как по маслу: тотчас же прибудут письмоводители для описи имущества, и чтобы никто не дай бог не перекупил наперед у городничего мертвые души. Ведь он в своей губернии всеядный и вездесущий, потому что великого ума и способностей рожденный человечище, не то что все остальные (ну кроме самого государя и его министров), так что давно он взял и это дело в свои руки, пытаяся до объявления следующей ревизии крепко заработать. Потом ведь его с должности подвинут непременно, и коли так, то один клоб ему только и останется, а этого для государственного ума маловато.

Чичикова в клобе с некоторого времени не привечают, хотя уже и дочь городничего засиделась в девках, и взаправду что ль ее бы украл кто, хоть бы и самый этот Чичиков… Городничий уже на это и нарядился, потому как воспоследует великая ему польза: только Чичиков оскоромится, то городничий заране знает, как ловко он сумеет договориться с полицмейстером, одним из матадоров оного же клоба. Они Чичикова хотя и уберегут от лишения дворянства и чинов, потому что люди благородства невиданного и милости превеликой, но наилучшие мертвые души, собранные Чичиковым в памятный всем первый приезд в их губернию, – и первые и посмертные – все вытрясут из него с избытком. Даже купчая уже набросана, лежит у городничего в ломберном столике, ведь он у посетителей клоба наперед выведал, какие души у кого есть, какие при жизни, какие уже посмертные, ветхи аль нет…

А коли Чичиков или кто другой оскоромившийся, но душевладелец, в таком случае начнет над конторскою книгою в казенной палате при рукоприкладстве привычно охать, да рыдать, да причитать, то городничий ест свой излюбленный блюд винегрет да приговаривает: книга слезу любит!..

Струйский

В истории книгопечатания мы знаем как отдельных выдающихся издателей, так и целые династии, наиболее знаменитые из которых Альды, Эльзевиры, Дидо… Отличием их продукции был и репертуар, и употребляемые при этом собственно типографические средства: бумага, шрифты, приемы верстки, иллюстрации. Все эти понятия вместе и создают то, что именуется искусством книги. Поэтому немудрено, что мы видим на Западе собирателей монографического толка, которые коллекционировали (или коллекционируют) произведение какого-либо выдающегося мастера книги, будь то Джон Баскервилл или Уильям Моррис.

Не так в России. Применительно к русской книге список этот не вполне ясен, да и возможен ли он? То есть, безусловно, мы начнем с Ивана Федорова, но кем продолжим? Умные издания будут нам навязывать когорту имен издателей, но это будет список владельцев типографий, и только. Скажем, всегда идет разговор о Н. И. Новикóве. Безусловно, неоспоримо его выдающееся влияние на все развитие русского общества века Просвещения, им было издано более тысячи названий книг. Но если говорить об искусстве книги, именно как искусстве, то собственно полиграфические шедевры не были его основной специальностью, все-таки он думал прежде всего о содержании, а не о форме.

Мы не хотим сказать, что форма важнее содержания; но мы хотим сказать о том, что нужно рассматривать и такие явления, как шедевры искусства книги, которые создавались именно как шедевр искусства книги. Много какие типографии за свою историю создавали единичные памятники такого рода, однако есть одно имя в истории русской книги, которое отстоит от всех, – Николай Еремеевич Струйский (1749–1796).