Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг

Так его и не преодолев, он смог осуществить издание на частные средства в 1998 году. (Вероятно, именно ради этого Игорь-усы вынужден был тогда расстаться с прекрасным экземпляром первой книги Н. Гумилева; в тот момент он продал «Путь конквистадоров» нам с коллегой, мы вскоре продали ее кому-то еще; когда же через двадцать лет мы вновь приобрели эту редкостную книгу, то были рады как дети, увидев на ней нашу инвентарную помету 1990‐х годов и поняв, что это за экземпляр.) После опубликования новой версии «Белой гвардии» Игорь-усы навсегда остался занозой для некоторых исследователей Булгакова, и они уж совсем ненаучно пинали его при всякой возможности, редуцируя свой слог до подобия площадной брани. Да и ныне, вероятно, кто-то наверняка думает, что это не Карл Карлович недосмотрел, продав на вес авторизованную машинопись Булгакова, а Игорь-усы сам придумал и напечатал версию окончания «Белой гвардии», чтобы заработать…

Михаил Елиазарович

Поскольку жизнь позволила учиться не только у К. К., но и у М. Е. Кудрявцева, и, конечно же, именно М. Е. принимал эпохальные для моей биографии решения о приеме меня на работу и вообще сделал мне не меньше добра, чем К. К., я далее расскажу немного о нем.

М. Е. Кудрявцев (1940–2004), тоже инженер, тоже работавший в НИИ и тоже холодный книжник. Он также не страшился антисоветчины (рассказывал, как чудом избавился от чемодана тамиздата перед обыском); но страсть у него была иная – поэзия.

Он очень любил стихи, знал поэзию хорошо. Повторимся, что значение слов «знать поэзию» было иным в те годы: не названия книг и имена поэтов, что сейчас считается в антикварном мире «знанием поэзии», а именно сами стихи. Много декламировал нам наизусть, чаще, когда расценивал книги, он с интересом открывал какой-то сборник, проглядывал и вдруг начинал нам читать понравившийся стих. Если рядом с ним оказывалась молодая дама, то он обычно читал особенно вдохновенно.

Ну и в довершение, он сочинял сам. Свои стихи он читал довольно редко, если только это не каламбуры, которыми сыпал постоянно; но свои сборники дарил друзьям, и они у меня с очень теплыми надписями. Чем он делился постоянно, так это палиндромами, которые составляли его подлинную страсть: он их выхватывал отовсюду, ловил в чужой речи, и чем длиннее был палиндром, тем М. Е. был счастливее.

Хотя многие звали его «Илизарычем», он не уставал повторять «я ЕлиАзарович». Я, пусть уже и совсем призрачно, помню его отца, которого звали Елиазар Бенционович; то есть М. Е. был кровь от крови и плоть от плоти настоящим антикваром. В душевном же смысле он был невиданного благородства и бескрайней доброты человек, помогавший всем по мере сил. А несчастный Б. М. не знал, что и делать, чтобы как-то спасти финансы «Акции» от разорения.

Друзья М. Е. были всегда на виду – Нинка, Юра, два Лёвы. То бишь Нина Григорьевна Шилова (жена, а затем вдова Льва Алексеевича Шилова), преподаватель 1‐го медицинского, которая была главным консультантом всех и вся по части здоровья, а в свободное от этой работы время – неординарным почитателем русской литературы; Юрий Анатольевич Самоненко, который преподавал на Моховой и заходил довольно часто; ну и по собирательской части – всегда немного чопорный знаток Цветаевой Лев Абрамович Мнухин и, совсем наоборот, свойский Лев Михайлович Турчинский. Последний был известен, во-первых, как абсолютный бессребреник, благорасположением которого прохвосты пользовались до конца его дней, во-вторых, как одержимый библиограф; М. Е. помогал ему как мог по всем этим пунктам: откладывал для описания то, чего не находил в справочнике А. К. Тарасенкова, цены на продаваемые книги снижал для Лёвы вдвое, а если что покупал у него самого – платил много более щедро, чем кому бы то ни было.