Антипитерская проза

«В отрочестве я придумал теорию, которая теперь мне мстит. Суть этой теории заключалась в том, чтобы вызвать искусственным образом ненависть ко мне у самых близких мне людей — матери, брата, тетки. Однажды, среди ночи, в озарении, я понял, как сильно они меня любят. Мне было это приятно, но я испугался, что, если со мной что-то произойдет, они этого не переживут, особенно мать. А я этого не мог допустить. Тогда мне пришла спасительная мысль (как оказалось, очень банальная, так поступают многие) стать настолько плохим человеком по отношению к моим близким, чтобы они в конце концов меня разлюбили, чтобы разрыв со мной не стал бы для них горем, чтобы они были безразличны ко всему, что бы со мной ни случилось, даже самое постыдное и самое страшное. Вот такая опрокинутая, вывернутая наизнанку была у меня любовь. Надо сказать, что я играл в эту ненависть вполне правдоподобно. А может быть, и не играл, может быть, действительно ненавидел, презирал их и специально придумал эту идейку с двойным, а то и с тройным дном. Мне кажется, по-настоящему я боялся другого — я боялся, что они вдруг поймут, что любят меня по ошибке, что на самом деле меня любить нельзя».

«Ну и что родственники?»

«Ничего. Они умерли чересчур рано для моей теории, как будто не хотели, чтобы она осуществилась, — и тетя, и брат, и мать. Отец же, который умер еще раньше, к нашему ближнему кругу не принадлежал. Он один видел меня насквозь, но помалкивал и, конечно же, никогда меня не любил, за что я ему, исходя из этой дурацкой теории, по сути, должен быть благодарен».

«Любишь ты на себя наговаривать, Русаков. А перед отцом, действительно, в этом мире если и возникает некая вина, то теперь только эдакого культурологического плана. Блудный сын, для порядка, должен успеть упасть с раскаянием в ноги отца. В противном случае возникает еще один диссонанс. Хотя, впрочем, одним диссонансом больше, одним меньше. Вот такие похоти отца вашего».

«Отец боится сына. Не за сына, а сына... Мы уже давно не патриархальны».

«Кто это — мы?»

«Например, русские. Помнишь, разбился самолет с российскими детьми в Швейцарии. Осетин, у которого погибли тогда жена, сын и дочь, через некоторое время зарезал диспетчера, виновного в этой авиакатастрофе. Но тогда в такой же ситуации был и некий русский мужик, у него тоже погибли сын, дочь, жена, тот же семейный состав. Так вот русский не пошевелил и пальцем в отместку, только что-то мычал в телевизор нетрезвое. А осетин решился».

«Я не думаю, что в русском было меньше горя, чем в осетине. Однако осетином, помимо горя, двигала еще и смертельная обида, чувство несправедливости, раненое родовое и связанное с ним мужское тщеславие. Наш не столько трусливо нерешителен, сколько обреченно нерешителен».

«Смотря что считать трагической судьбой. Привыкли таковой считать судьбу России с ее невероятными потерями. Их масштаб стал таким огромным и насыщенным, что само горе стало коллективным, извечным и в то же самое время сиюминутным. И это общее горе рано или поздно догоняет каждого из нас».

«Есть такой бог — коллективный и протяженный во времени».

«Тогда одно-два-три поколения можно смело класть на алтарь многовекового проекта...Чему ты смеешься?»

«Услышал любимое слово «проект». Я, говорит, весь тот год, что жил с тещей, знал, что любовный роман жены закончится, потому что он был не столько любовным романом и даже не столько любовным приключением, сколько любовным проектом, а эта вещь по определению скоропортящаяся».

«Для реализации проектов должны быть организации. В России теперь таковых две — евреи и чекисты, чекисты и евреи».

«Смешно. Помню, Путин в самом начале, как все русские неофиты, прибеднялся и конфузился перед либеральными телекамерами. Ничего, пообтерся, освоился».

«Он мог бы вызвать всех губернаторов и приказать: теперь принимаем из республик СНГ только русских беженцев. Но он питерец. А питерцы и москвичи — одно лишь название, что русские. Настоящий русский человек теперь — русский беженец, хлебнувший лиха где-нибудь в Узбекистане или Эстонии только лишь потому, что он русский. Было бы очень полезно сейчас, чтобы президентом России стал бы именно такой русский беженец, а не питерский москвич или московский питерец».

«Иногда думаю, что Запад мог бы и значительно раньше расправиться с СССР, если бы захотел. Но выжидал как будто до того момента, пока русская диаспора в америках и во франциях совсем ни саморастворится. Иначе, если бы разгром Союза произошел, например, в пятидесятые годы, русские эмигранты вернулись бы в Россию на коне и, конечно, играли бы в ней решающую роль, что Западу было не с руки. Ему нужна в России другая элита — гремучая смесь быдла и чужака».

«Для всего теперь хватает мертвых русских классиков. Живые больше не потребуются».

«Слава богу, многие русские классики родились евреями. Родись они русскими, кто бы о них знал?»

«Я за последние пятнадцать лет сильно разочаровался в евреях. Но еще сильнее я разочаровался в русских».

«Одних после войны лживо жалели, других лживо боялись».