Антипутеводитель по современной литературе

Стилистика сочинения Александра Никонова ясна с первого же абзаца. Если в глазах героини Льва Толстого «вспыхивал радостный блеск, и улыбка счастья изгибала ее румяные губы», то у Никонова «мимические мышцы ее мордочки непроизвольно сократились, показав стороннему самцу, что эмоциональное состояние самки выше среднего». Чуть позже нам в таком же глумливопознавательном» стиле расскажут о Каренине («брачный партнер Анны в последнее время совокуплялся с нею не чаще одного раза в месяц»), о Вронском («пышущий тестостероном Вронский мог осуществить до нескольких завершенных коитусов в сутки») и других персонажах и явлениях. Лет с трех все дети обычно догадываются, что «принцессы тоже какают», но лишь для немногих это открытие останется главной правдой о взрослой жизни. Никонов — такой вот трехлетка, только вооруженный томом энциклопедии. С ее помощью он объяснит, что сочувствие — одна из «острых психофизиологических реакций в ответ на внешние раздражители», а Пушкин «умел таким образом складывать слова, что получался ритмический рассказ, который воздействовал на эмоциональную сферу сильнее, чем ритмически не согласованный текст…».

Будущий автор этого «самого остроумного, самого яркого произведения последнего десятилетия» (цитируем аннотацию) объявился на литературном горизонте еще в 1994 году, выпустив «Х…евую книгу», — в оригинале название дано без отточий. Ничем, кроме обсценной лексики на каждой странице, эти скудные мемуары тридцатилетнего шалопая, правда, не блеснули. Позже автор публикует книги «Бей первым! Главная загадка Второй мировой», «Здравствуй, оружие! Презумпция здравого смысла», «Конец феминизма. Чем женщина отличается от человека» и др. После второго издания «Апгрейда обезьяны» (где предложено легализовать наркотики) Никонов радостно отбивается от Антинаркотической комиссии, заглотившей наживку. В декабре 2009 года он пишет статью «Добей, чтоб не мучился», где дети с патологиями мозга названы «бракованными дискетами», а родителям рекомендовано применять к младенцам эвтаназию… Надо ли удивляться, что в новой книге всплывет фраза героя Достоевского о слезинке ребенка, «переведенная» с гестаповским бесстрастием: «Замучен один детеныш, из органов зрения которого выделится небольшой объем жидкости»? Удивительно другое — что Никонов не дотянулся до классики раньше.

Мысль о том, что классические тексты можно приспособить к сиюминутным нуждам не нова. На Западе есть термин «мэшап» (Mashup) — жанр, использующий знаменитые произведения прошлого в новой «аранжировке». Вспомним «Гордость и предубеждение и зомби» Сета Грэма-Смита, у которого роман Джейн Остин стал основой зомби-хоррора. Вспомним эксперименты издателя Игоря Захарова, выпускавшего переделки «Идиота», «Отцов и детей» и той же «Анны Карениной». У Захарова, впрочем, то была попытка проверить живучесть классики новыми реалиями. У Никонова — иное: не «мэшап», не «апгрейд», а сознательная порча, «издевательство и провокация» (цитируем фразу с обложки).

Сам «инопланетно-научпоповский» подход к взаимоотношениям людей взят из американского фильма «Брачные игры земных обитателей» и нарочито изгажен: то ли ради удовольствия от самого процесса, то ли из предосторожности (так краденое авто перекрашивают в канареечный цвет, чтобы не опознали). В книге Никонова нет Левина, зато есть Ленин, Раскольников и булгаковский Борменталь. Рахметов оказывается агентом охранки, а Тургенев — хозяином публичного дома. В финале Анна убивает Каренина, Раскольников — Анну, Рахметов — Раскольникова…

Сразу вспоминается фантастическое эссе Станислава Лема «Сделай книгу сам» (1971), где речь шла о таком издательском конструкторе: «Берешь в руки «Войну и мир» или «Преступление и наказание» — и делай с ними, что в голову взбредет: Наташа может пуститься во все тяжкие и до и после замужества, Анна Каренина — увлечься лакеем, а не Вронским, Свидригайлов — беспрепятственно жениться на сестре Раскольникова». В лемовском эссе объяснено, почему вивисекторские опыты не принесли издателю крупных денег (и почему, кстати, Никонову не удастся раздуть большого скандала на костях Толстого): «Безразличие к ценностям культуры зашло в нашем мире гораздо дальше, чем кажется авторам конструктора. Верно, в него никто не стал играть, но не потому, что публика отказалась осквернять идеалы, а просто потому, что большинство читателей не видит разницы между Толстым и убогим графоманом. Тот и другой оставляют его одинаково равнодушным».

В нынешней России никоновские кощунства тоже пропадут втуне, и это хорошо, но причина, по которой это случится, безрадостна.

Уронили в речку мячик

Виктор Пелевин. S.N.U.F.F. М.: Эксмо