Антиревизионизм

Однако социальный заказ на миф далеко не всегда направлен «против старого государства». В этом смысле очень характерно «евразийство»,— от ранних выкладок Гумилева и Сулейменова до выкладок последних лет некоторых ученых, близких к региональной элите, условно говоря, тюркоязычных регионов России (Татарстан и т. п.). Не стремясь противопоставить свою традицию общероссийской, не являясь националистами в полемическом смысле слова и не пытаясь говорить о существовании своего региона вне России, они создают миф, согласно которому исторические корни государства Российского являют собой симбиоз славянской и «татарской» традиций. В таком контексте Сулейменов говорил о двуязычии «Слова о полку Игореве», Гумилев – о той роли, которую сыграли монголы в формировании Руси, и тп.

Третья война за историю ведется внутри самой Южной Кореи и началась после того, как к власти в этой стране пришли консерваторы. Это попытки власти (причем, как ни странно, не только министерства образования, но и министерства обороны) заткнуть рот историкам. Дело в том, что при Ким Дэ Чжуне и Но Му Хёне были открыты архивы, и некоторые темы перестали быть запретными. Молодые историки преимущественно левых взглядов обработали ж значительный массив документов, свидетельствующих о том, что и Север был не так ужасен, как это описывалось ранее в официальной пропаганде, и в истории Юга много темных и кровавых мест, особенно в правление Ли Сын Мана и Пак Чжон Хи. Стали известны очень неприятные факты из истории подавления восстания на острове Чечжудо, а специальная комиссия с участием таких ученых, как Чон Хён Су, изучавшая сравнительные размеры «красного» и «белого» террора во время корейской войны и перед ней, пришла к неожиданному выводу: число жертв «белых» (особенно жертв внесудебных расправ) превосходило число жертв «красных» почти вдвое. Более того, «корейская Катынь» около Тэчжона, которая ранее считалась одним из наиболее ярких свидетельств зверств северян на оккупированных территориях, оказалась продуктом деятельности Юга. В целом, фактов достаточно, чтобы разрушить большинство традиционных мифов новейшей истории РК или хотя бы продемонстрировать, что то, в чем обвиняли Север, практиковали и на Юге. Так, в журнале «Вольган Чосон» (№ 4, 2006, с. 183-192) были опубликованы воспоминания сотрудника спецслужб, в которых он признался в том, что похищал людей на Севере.

Консерваторы попытались объявить эти исследования политически ангажированными, но, не имея возможности победить оппонентов в научной дискуссии (слишком велик оказался массив приведенных фактов), применили административный ресурс по полной программе. На защиту левых историков выступили их западные коллеги и, похоже, в научной среде начинает разворачиваться серьезная кампания.

Нечто подобное, по сути дела, происходит сейчас в войне за историю между Россией и Украиной. Украинская государственность – явление чрезвычайно новое и потому очень сильно нуждающееся в историческом обосновании. И естественно, что те историки-пропагандисты, которые считают себя патриотами Украины, пытаются создать новый государственный миф, многие элементы которого существенно противоречат трактовке исторических событий, принятые в СССР, а затем – в России. При этом строители мифа считают себя не разрушителями существовавших до того мифов (в которых Великой Украинской Державы не было), а патриотами-созидателями мифа, в котором такая держава есть, и, более того, всегда была.

Вообще, у каждого малого государства, образовавшегося на постсоветском пространстве, рано или поздно возникает нужда в государственном мифе. Любая страна должна иметь государственную идеологию, и маленькой стране, которая находится в процессе становления, она нужна особенно. Кроме того, новая идеология должна подчеркивать ее самостоятельность, желательно – «извечную».

Но чем сложнее внешне- и внутриполитическое положение такой страны, тем более ей необходим официальный ответ на вопрос, кто виноват в том, что «нам так плохо». Обвинить в этом «прежних хозяев» — самый простой и пропагандистски выгодный ход, особенно если государственная идеология в той или иной мере строится на национализме титульной нации, который, опять-таки, логично обратить против России. Понятно, что на эту тенденцию влияет целый ряд разных факторов,— от экономических связей между Россией и этой страной (точнее, от уровня ее экономической зависимости от России) до «теней исторического прошлого». Однако проблема именно в том, что «кляты москали» становятся главным врагом не в силу особенной ненависти к москалям, а в силу того, что они наилучшим образом вписываются в этот образ «черного зеркала», в противостоянии с которым выкристаллизовывается собственный государственный миф. Так что антирусские настроения в историографии малых стран, появившихся на постсоветском пространстве, имеют достаточно простую идеологическую причину.