Антиревизионизм

Кстати: с ограниченными способностями человека связано и то, что гении как специалисты, обладающие равным уровнем высокой компетентности в различных сферах, встречаются крайне редко, а технологический прогресс, который повышает планку требований к компетентности, только уменьшает их число. Если во времена раньше ученых — «многостаночников» вроде М. Ломоносова или Леонардо Да Винчи вполне хватало, в XIX в. личности типа Бородина, который был одновременно прекрасным химиком и таким же прекрасным композитором, встречаются уже значительно реже. В ХХ же в. специализация становится все уже и уже, а это говорит нам о том, что сегодня вполне можно быть блестящим, выдающимся профессионалом в одной области и абсолютным невеждой – в другой. Тот же академик Фоменко при всем моем неуважении к нему как к автору новой хронологии заслуженно заработал свои регалии как выдающийся математик, достижения которого в этой области никто не оспаривает. Следствий этой посылки два. Во-первых, великие люди и выдающиеся ученые тоже могут ошибаться или иметь свои «тараканы в голове», причем чем дальше отстоит сфера новых интересов такого ученого от его основных профессиональных занятий, тем больше вероятность его ошибок. Второе важное замечание заключается в том, что при учете мнения того или иного эксперта необходимо принимать во внимание не все его заслуги вообще, а только «релевантные» — имеющие отношение к его уровню компетентности в данной области. Я обращаю на это особенное внимание потому, что аргументы категории «Вы осмеливаетесь спорить с мнением заслуженного академика!» применяются ревизионистами/мифотворцами достаточно часто.

Временной фактор

Появление ревизионизма нередко связано и с ситуацией «провала во времени», когда ревизуемое событие отстоит от нас настолько, что помнящее его поколение, способное массово выразить свою «очевидческую» точку зрения на события, уже ушло. Это хорошо видно по ситуации с Великой Отечественной. Новую точку зрения осмелились широко озвучить только тогда, когда большинство ветеранов уже ушло из жизни, но дело не только в этом. Если «дети войны» успели почувствовать ее хотя бы на уровне неосознанных детских воспоминаний, часто оставляющих не столько рациональный, сколько эмоциональный след, а воспитание «внуков войны» во многом строилось на личном общении с теми, кто ее пережил и все помнил, то поколение «правнуков войны» уже утратило эту «живую передачу» и воспринимает эту войну как что-то безличное, не задевающее их собственную жизнь. Нечто подобное имело место и в Корее, где сформировавшееся к 1980-м годам левое движение состояло преимущественно из молодежи, которая уже не помнила потрясающую бедность Первой и Второй республик, и делала акцент на тоталитарных реалиях, в то время как более старшее поколение обращало больше внимания на экономический рост в стране, воспринимая «закручивание гаек» как необходимую для его достижения меру.

К вопросу о «социальном заказе»

Как уже отмечалось, ревизионизм может быть осознанным и неосознанным. Осознанный представляет собой ангажированную попытку написать материал, призванный подтвердить ту или иную точку зрения. Такие тексты можно называть заказными, хотя социальный заказ на них далеко не всегда является прямым или оплачиваемым. В условиях государственного мифостроительства практика «партия сказала.

Как уже отмечалось, ревизионизм может быть осознанным и неосознанным. Осознанный представляет собой ангажированную попытку написать материал, призванный подтвердить ту или иную точку зрения. Такие тексты можно называть заказными, хотя социальный заказ на них далеко не всегда является прямым или оплачиваемым. В условиях государственного мифостроительства практика «партия сказала..» отнюдь не исчезла, но несколько сменила форму: «предложение, от которого нельзя отказаться», делается не посредством вызова в партком/администрацию, а путем (наиболее частый вариант) выдачи целевого гранта под исследование «с заранее написанными выводами». Задача ученого состоит только в том, чтобы привести под выданные утверждения доказательную базу.

Противники ревизионистов, как правило, огульно обвиняют их в ангажированности и считают именно это основным мотивом: итоги Нюрнберга пересматривают неонацисты, о вкладе тюрок и кипчаков в становление русского государства говорят националисты соответствующего толка, а развязанный «в демократической прессе» пересмотр Второй мировой проплачен Фондом Сороса, ЦРУ и «жидомасонами».

Безусловно, целый ряд соответствующих организаций осознанно использует ревизионизм как разновидность консциентального оружия. Но чаще речь идет о хорошо знакомой мне по Дальнему Востоку ситуации, когда изменение международной обстановки или появление новых территориально-государственных образований или близких к ним «заинтересованных групп» влечет за собой создание новой трактовки истории, новых государственных мифов, которые призваны выстроить историческую основу, которая давала бы легитимность идеям настоящего.