Антислова и вещи. Футурология гуманитарных наук

Прорыв в неденоминабельное. Слова, обозначающие слова, которые являются названиями референтов, поименованных в соответствии с их существенным признаком (по А.А. Потебне), чьё удостоверение неэтимонологизируемо, – квазиэтимонологизмы. «Изначальное опережение», пришпоривающее означаемое на языке мысли, указывает на принципиальную невоязыковляемость некоторых референтов, благодаря которым онтология отступает в дословное, но отнюдь не молчащее. Там, где классическая онтология оказывается косноязычной, нет соблазна подозревать её в косномыслии: номинация квантового мира требует не языка онтологии, а онтологии языка, в том числе языка бытия. Крах онтологии присутствия/отсутствия в патологию не увенчался некрологом, письмена которого устарели ещё раньше смерти теологии без Бога: патология вместо онтологии выходит на уровень неноминабельности, в то время как цель философии – прорыв в неденоминабельное, в котором уже невозможно лишить вещь её истинного имени. Патология (или патософия) использует антиязык для рекогносцировки на непоименованном с методологической установкой Прециози «исследуя, не навреди» (с другой стороны, нет никакой гарантии антиязыковой исчерпаемости бытия, включая его физикалистское измерение). Именование абстрактных референтов размером, например, 10^–66, чуждых квантовой физике, ввергает патософию в бесконечную математическую редукцию, а рядовых носителей антиязыка – в антисловный гул, роскошь которого дешевеет по мере упрочения числового ряда по ту сторону вычисления (если число пи поделить на само себя, то получим ли мы единицу?, как поименовать результат деления одного трансцендентного числа на другое?). То, что не подлежит номинации по определению, онтологически – нетранспарентно, а значит и антилингвистично по своей сути: онтология языка, отступая к патологии языка, теряет по пути все физические ориентиры, представляя собой метафизику в идеале самих физиков – прежде, чем быть поименованной, вещь должна лишиться ложного умолчания в дословном. Если патология языка рискует дальше языка бытия и всей метафизики аутентичной номинации, то остаётся лишь позавидовать тем первопроходцам дословного, которым посчастливиться узреть истину в её доантисловности, чья хронология изначальнее невоантиязыковляемости. Онтология языка включает в себя философию языка бытия, которая едва скарикатурена с философии естественного языка, чтобы казаться самопародийной: на спор с онтологией языка действует физикалистика языка, указывающая бытию на его место в антиязыковом буфере, в котором апофеоз номинации доведён до небытия языка (онтология языка открыта для патологии языка, провоцирующей к анонтологии языка: небытие языка – определивание неденоминабельности до нетранспарентности с её автореференцией, являющейся одним из псевдонимов небытия; онтология антиязыка составляет самостоятельное множество исключений из онтологии языка, играя в антислова на поле антиязыковой комбинаторики. Беспомощность естественного языка в именовании квантовых объектов приходит в компромисс с антиязыковой вседозволенностью – презумпцией панноминации, благодаря которой разрешается такой скандал в философии, как «существовать – значит быть поименованным», в то время как бытие–непоименованным не является доказательством подлинного существования. Акт номинации указывает на след самоотчуждения, на который может выйти любой непоименованный референт, но так и не стать самоназванным: анархическая номинация сродни антиязыковой комбинаторике, не исчерпаемой в своей астатистичности. Количество антислов превышает бесконечный ряд натуральных чисел, налагая запрет на инфинитизацию естественного языка и постулируя антиязык как средство борьбы с математическими призраками наподобие трансцендентных чисел. Онтология языка провоцирует риторическое отвечание, не требующее вопрошания, то есть полагающее ответ (потенциальный вопрос) в качестве конечного вопроса, на которых уже не удастся найти ответ. Именование антилингвообразных вещей ставит перед антиязыком барьер роста, за которым начинается абсурд, невыразимый никакими антисловами: конъюнктурное ограничение применения антиязыка приводит к снятию всех противоречий, которые возникает при переводе с языка на антиязык, а именно: остаточный шлейф уже–понимания с призраком предустановленной герменевтической гармонии, делающей предсказуемой каждую номинацию (антиязыковое чутьё должно быть натренировано не только на открытие новых классов антислов, но и на воантиязыковление мыслей).

11