Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

Да, страна была больна. В катастрофическом 1906 г. была созвана Дума, началась эпоха “парламентаризма”. Но первое, чего потребовали “народные избранники” — всеобщей политической амнистии! В России лилась кровь, террористы нагло убивали слуг государства и невинных граждан, а депутаты с пеной у рта голосовали за освобождение тех преступников, которых удалось поймать. И гимназисты, студенты, интеллигенция восхищались такими “избранниками”. Зачитывались оппозиционными газетами. Восхищались и революционерами, на заседаниях судов устраивали им овации. Прятали их, снабжали документами. С гневом обрушивались на “черносотенцев”, объявляли обструкции патриотам, обливали презрением полицейских и казаков…

Поветрие либерализма охватило и высшую аристократию, чиновничество. Министры и губернаторы заигрывали с “общественностью”, во всем шли ей навстречу, стыдясь прослыть “реакционерами”. Патриотические организации вроде Союза Русского народа всячески притеснялись, их деятельность перечеркивалась препонами властей. Либерализм проник даже в Церковь. Пастыри старались согласовывать свои проповеди с “прогрессом”. Синод и высшие иерархи утверждали терпимость к антироссийским (и явно антиправославным) учениям. А священники, проявляющие принципиальность, обвинялись в “черносотенстве” и подвергались гонениям [58].

Устои Православия расшатывались и слабели. Красноречивый пример — весной 1914 г. из 16 выпускников Иркутской духовной семинарии принять священнический сан решили лишь 2, а из 15 выпускников Красноярской семинарии — ни одного! [24] Остальные предпочли пойти по гражданской части — учителями, чиновниками, земскими деятелями. Интеллигенция стала считать Веру в лучшем случае “красивой народной традицией”, благодаря которой можно поумиляться на Вербное воскресенье, весело похристосоваться на Пасху, поздравить друг друга с Рождеством. В худшем случае относили к “пережиткам”, тормозящим “прогресс”. Такое отношение начало проникать и в простонародье: Сергей Есенин хвастался в своих автобиографиях, как пропускал службы в церкви, выданные на это деньги присваивал и научился так же, как священник, вырезать серединки из просфор, чтобы обмануть бабушку.

Принято восхищаться “Серебряным веком русской культуры” — но и культура была больной. Она погрязла в декадентстве, эротике, темных душевных надломах. Кумирами молодежи становились сатанист Брюсов, отвергший Бога и взывавший к нечистому Соллогуб, теософ и антропософ Андрей Белый, член ложи розенкрейцеров Блок — они владели умами, над их фотографиями рыдали, их стихи переписывали друг у друга…

А среди рабочих и крестьян плевелы чужеземной заразы проявлялись ростом эгоизма и эгоцентризма. Они считали себя патриотами — и еще готовы были растерзать любого, кто осмелился бы поднять голос против России. Но ничуть не считали зазорным бастовать во время войны, требуя повысить зарплату. Хотя зарплата у них была самой высокой по сравнению с другими воюющими государствами — а день забастовки на одном лишь Металлическом заводе в Питере недодавал фронту 15 тыс. снарядов. Уже не считали зазорным прикидывать — а хорошо бы и впрямь переделить собственность как-нибудь “посправедливее”. И люди оказались уже доступными для соблазнительных идей “земного рая”.

Все это вместе обеспечило успех Февральского переворота. Церковь промолчала. Народ в большинстве промолчал. Ошарашенный, сбитый с толку — но кто знает, может, и впрямь так получится лучше, богаче, “свободнее”? А интеллигенция, учащиеся, значительная часть офицеров (офицеры военного времени были той же интеллигенцией, призванной из запаса) бурно приветствовали Февраль, цепляли красные банты, поздравляли друг друга — наконец-то “прогресс” восторжествовал над “реакцией”, наконец-то “свобода”, наконец-то в России будет так же, как на Западе…

Впрочем, и это было обманом. “Прогрессивная общественность” приветствовала победу “демократии” — и до сих пор в исторической литературе утверждается, будто Февральская революция принесла России демократию. Но подобные утверждения выдают лишь полную некомпетентность авторов (или бездумное переписывание из одного источника в другой). Потому что в действительности Временное правительство было куда более диктаторским, чем царское. Оно сделало то, на что не решался Николай II — распустило Думу. Кучка заговорщиков, дорвавшихся до руля государства, сосредоточила в своих руках и законодательную, и исполнительную, и верховную власть. И сама в узком кругу решала, кого допустить в свою среду, кого отправить в отставки. Однако русская интеллигенция, загипнотизированная лозунгами “свобод”, этого не замечала. Павда, ей-то простительно — но и западные правительства, дипломаты, “общественность” столь вопиющих фактов почему-то не замечали, признавали правление масонов-временщиков вполне “демократическим”.