Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

Так, Врангель начал создавать Русский Общевоинский Союз (РОВС), где солдаты и офицеры состояли бы на учете — чтобы сохранить для будущего кадры и традиции старой российской армии. Для этого организовывались кружки и курсы, проводились сборы.

В Париже были открыты Высшие военно-научные курсы под руководством профессора генерала Н.Н. Головина. Вокруг них собирались светила генштабистов, проводились конференции. Если удавалось достать денег, издавались учебные пособия, труды по военной теории.

Эмигранты стремились сберечь и научный, культурный потенциал прошлого. Чтобы не угасли традиции российского образования, организовывались гимназии, девичьи институты, кадетские корпуса. Появлялись научные общества. Впрочем, техническая интеллигенция быстро нашла себе иное применение. Российских физиков, химиков, инженеров, математиков охотно принимали в иностранные фирмы, хорошо платили — и они отдавали свои способности и знания уже не своей стране и народу, а чужим. Но гуманитарные науки имеют национальную специфику, и философы, историки, социологи, экономисты вращались в среде соотечественников, создавали академические организации в Белграде, Харбине, Праге, Париже, Берлине, проводили симпозиумы, семинары, издавали журналы. Делались попытки переосмыслить российскую трагедию, возникали новые теории “сменовеховцев”, “евразийцев”, “Новый град”. Создавались богословские курсы.

В Праге и Харбине были образованы русские юридические факультеты, где маститые профессора старой школы продолжали углубленное изучение дореволюционного российского права, преподавали его молодежи, чтобы после освобождения родины от большевиков обеспечить ее квалифицированными юристами. Возникали русские организации литераторов, журналистов, художников, стремящиеся сохранить богатую культуру, утраченную и разрушаемую на советской территории… Да, это становилось сверхзадачей, сберечь “прежнюю Россию” — и донести до времен, когда она окажется востребованной.

Хотя при этом эмигранты не задумывались, а нужна ли она, такая “прежняя Россия” для России будущей? Нужна ли ей выброшенная на чужбину дикая разноголосица политических партий и группировок? Нужны ли старые или обновленные философские и социологические мудрствования, умножающие эту разноголосицу? Нужна ли старая юриспруденция, во многом способствовавшая государственной и народной катастрофе? Нужно ли упорное сохранение традиций “классического образования”, которое как раз и порождало “западников”, либералов, революционеров? Нужно ли ностальгическое слепое копирование устаревших Уставов императорской армии? А если открыть труды эмигрантских “классиков” военной науки, можно только подивиться ее убожеству, она осталась на уровне даже не 1917, а 1914 г., повторяя старые французские военные доктрины, от которых давно отказались сами французы [32].

Но нет, сомнений в “сверхзадаче” не возникало. Не было сомнений в том, что на родине, у большевиков, ничего достойного нет и возникнуть не может. В том, что Россия, когда она опомнится от революционного угара, окажется беспомощной, будет нуждаться в том, чего нет у нее, но осталось в зарубежье. И когда она начнет возрождаться, то, конечно же, это будет происходить по старым образцам. По сути эмиграция бережно сохраняла “для будущего” больную Россию. Ту, какой она стала к 1917 г., с идеологической мешаниной, думскими и учредиловскими взглядами, накопившимися пороками. Почитайте хотя бы Бунина с его “темными аллеями”, где автор больше всего тоскует о романтическом помещичьем разврате. Это что, не больное? Или эмигрантские произведения Алексея Толстого, Набокова и пр.? А Вертинский, Северянин, Ремизов, Минский? Как она была больной, предреволюционная культура, так и перетекла за рубеж. И политика перетекла, еще глубже больная, чем была в России. И больная, искалеченная “западничеством”, гуманитарная наука.

Патриотизм? Да, вот этого у эмигрантов первого поколения было не отнять. Россия осталась для них святыней, все помыслы были направлены к ней. А сама идея “сверхзадачи” превращала существование на чужбине в служение покинутому Отечеству. Но в этом была и великая трагедия эмигрантов. “Настоящей” Россией они воспринимали только себя. Не замечая собственных недугов, готовили себя на роль врачей. Не понимая собственных ошибок, видели в себе грядущих учителей. Не осознав собственных проступков, претендовали быть судьями.

12. ТЕМНАЯ НОЧЬ НАД СТРАНОЙ.

На православных календарях было 25 марта 1925 г. от Рождества Христова. На остальных календарях — 7 апреля. В больничной палате умирал патриарх Московский и Всея Руси святитель Тихон. Спросил: “Который час?” Один из присутствующих, не замечая струящихся по щекам слез, ответил: “Без четверти двенадцать”. Патриарх вздохнул: “Скоро наступит ночь, темная и длинная…” Поднял руку, дважды осенил себя крестным знамением. А когда хотел перекреститься в третий раз, рука упала…