Антивирус

Внимательно осмотрев красные желатиновые капсулы, Шестаков разжевал сразу обе, сглотнул тягучую солено-горькую слюну и почему-то ощутил усталость. Спустя минут пять он уже с трудом понимал, зачем Паровоз пытается ему объяснить принципы форсирования Канала, растолковывает основы выживания при пересечении полосы отчуждения, а в промежутках между поучительными историями демонстрирует армированную титановыми нитями водонепроницаемую ткань, из которой континентальные китайцы приспособились отшивать контейнеры. Эти тканевые контейнеры и полимерные канаты, которые первыми стали применять китайцы, почти сразу изменили рынок незаконной переброски грузов. Сначала «байдарочникам» и «дайверам» пришлось сильно потесниться, а спустя год китайские мобильные переправы, которые в ночное время не обнаруживались даже камерами высокого разрешения, доказали свое абсолютное превосходство…

Под непрекращающуюся болтовню контрабандиста Шестаков оказался вдруг внутри прозрачного китайского мешка. Вокруг него глухо забурлила темно-зеленая вода Канала. Паровоз остался стоять на крутом берегу и как-то грустно махал ему вслед белой тряпочкой, которая при внимательном рассмотрении оказалась шелковой рубашкой «Армани», приобретенной Шестаковым в прошлом году по случаю рождественской распродажи в Милане. Впереди, на другом берегу, расположился с вином и барбекю полувзвод Третьего восточного дивизиона сто двадцать восьмого стрелкового полка, в небе над Каналом парила эскадрилья беспилотников, а внизу, в черной глубине, клацали зубами три мерзких реликтовых рыбины, в которых Шестаков разглядел одновременно черты полосатых акул и кайманов. Их ему довелось много лет назад увидеть в Национальном парке Эверглейдс во Флориде.

По счастью, Шестаков быстро понял, что это лишь сон, и проснулся…

– Бывает, – успокоил его Паровоз. – Я от «Релеватина» и поярче картинки видел. Потом контрабандист стал зачем-то убеждать Шестакова в необходимости направить все силы на борьбу с мемокомплексами, которые распространяются в информационном пространстве даже стремительнее, чем биологические вирусы в воздухе. Удивленный Шестаков хотел было высказать свое компетентное мнение на этот счет, но не успевал вставить ни единого слова. А вскоре разговор вообще отдрейфовал к темам специфическим и сугубо профессиональным.

Паровоз стал убеждать Шестакова отправить на свалку научных курьезов всю базовую теорию мемных элементов, и с частью аргументов Шестаков даже готов был согласиться. Оболочкой мема действительно может быть что угодно: событие, изобретение, технология, идеология, научная теория или модный тренд, привлекающий внимание потенциальной жертвы, но все же главная задача оболочки состоит не в привлечении внимания жертвы, а совсем даже наоборот – в отвлечении. И пока мозг жертвы, завороженный парадоксальностью увиденного или услышанного, суетливо перебирает свои архивы в поисках смежных смысловых полей, мемплексы успешно внедряют в сознание жертвы вредоносные коды.

В итоге Шестаков так увлекся дискуссией, что и не заметил, как стал с жаром обсуждать с контрабандистом весьма специфические вопросы формирования мемных библиотек.

– Это наш интерес сигнализирует оболочке мемплекса, что потенциальный носитель не обладает к ней культурным иммунитетом. Успешность продвижения любых мемных структур зависит, в конечном итоге, от качества социума, от того, насколько социум юридически, морально и социально податлив, – с жаром убеждал Шестаков своего собеседника. – Если наша позиция по отношению к свободе слова, национализму, праву полиции на применение силы или праву потребителей выбирать нужный ему продукт не является однозначной, если наш общественный культурный код поврежден, тогда у мемов-захватчиков нет никаких проблем, они без труда проникнут в любой командный код социума…

Голова Шестакова неожиданно потяжелела. А потом кто-то очень большой медленно приподнял весь мир, несколько раз его встряхнул, а перед тем, как поставить обратно, зачем-то еще перевернул вверх ногами.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Шестаков. Опустив голову к коленям, он зажал уши ладонями, в тщетной попытке сконцентрироваться, но виски заполнились чем-то, что выжигало мозг с эффективностью расплавленного свинца. Вскочив с топчана, Шестаков попытался покинуть комнату через дверь, но не успел. Мир еще раз перевернулся. Рухнув на пол, Шестаков истек рвотными массами, потом желчью, а когда кончилась желчь, тихо заскулил от страха перед проникавшей в него черной пустотой…

Очнулся Шестаков от рывка за воротник куртки. Глубоко вдохнув, он почувствовал вкус воздуха, насыщенного йодистой влагой, и с удивлением обнаружил, что лежит вовсе не на бетонном полу старого цеха, а в зарослях кустарника. Над головой Шестакова перемигивались звезды, а кто-то, натужно сопя, пытался тащить его за воротник куртки прямо по песку.

– Встаем, встаем, господин турист, – произнес этот кто-то, поправив на голове черную маску-балаклаву. – Не лучшее сейчас время для отдыха.

– Вы кто? – вяло поинтересовался Шестаков.