Антивирус

– Конь в зеленом пальто! Спасибо тебе, Господи, за клиента! – зашипел «маска». – Тормозит, бьется в припадках, в обморок падает прямо на полосе!

Шестаков сообразил, наконец, что каким-то образом он все же оказался на внешней стороне Канала, а за воротник его тащит тот самый проводник, который должен был обеспечить безопасный переход. Но почему он не запомнил переправу? Как могли исчезнуть из памяти несколько часов? Или это начало еще одной серии многоходового сна, из которого только один выход – на скрипучий топчан Паровоза?

– Где Паровоз? – на всякий случай спросил Шестаков.

– В депо поехал паровоз! – фыркнул «маска». – Давай, давай, поднимай корму, господин турист. Фиксируй взглядом возвышение, которое прямо по курсу. Готов?

Шестаков утвердительно мотнул головой.

– Сразу за ним будет траншея. За траншеей начинается земля, благословенная Господом нашим Иисусом Христом, – территория Андреевского укрепрайона. Но перевалить через возвышение нам нужно очень резво. Через двести десять секунд здесь будет беспилотник, и нас накроет такой дрянью, турист, что рев чертей в аду покажется тебе ангельской музыкой. Понятна такая рекогносцировка?

Шестаков опять мотнул головой и попытался подняться. Устойчивости в вертикальном положении ему удалось добиться не сразу, но «маска» подстраховал. И приободрил:

– Уже лучше, турист. А теперь давай, ходи вперед. У нас в запасе сто восемьдесят секунд…

Вопреки опасениям Шестакова эти секунды оказались длинными, как вечность. Когда в ночном небе зажужжал беспилотник, Шестаков уже лежал на дне спасительной траншеи, уткнувшись лбом во влажную прохладу рыхлой земли.

– Пронесло. – «Маска» удовлетворенно хмыкнул. – Правда, они патруль могут выслать, но это маловероятно – поленятся. Ты как, турист? Еще на пару километров керосина хватит? У меня в лесополосе броник припрятан. Он приметный, поэтому я его ближе к Каналу не могу подтянуть…

Перевалившись на спину, Шестаков попытался восстановить дыхание. Пот заливал глаза. В голове шумело. И на общем шумовом фоне почти терялся смысл происходящего. Он понимал, конечно, отдельные слова – керосин, лесополоса, патруль, – но эти отдельные слова никак не складывались в единое целое. Шестакову не хотелось вставать и опять куда-то идти.

– Все, пора подниматься. Ты сможешь, – подбодрил «маска». – Или хочешь рассвет у Канала встречать…

Шли они долго. Сначала напрямик через черноту распаханного поля, утопая почти по щиколотку в жирной грязи. Потом выбрались на укатанную, но извилистую и узкую колею. Всю дорогу молчали. Только когда заморосил дождик, «маска» притормозил, достал из рюкзака две тугие скатки и протянул одну Шестакову:

– Мерси, господин турист, не побрезгуй.

Шестаков развернул самодельный дождевик из камуфлированного полиэтилена и продолжил монотонное движение вперед.

Через некоторое время показалась бронированная машина, наспех замаскированная ветками. Такие механизмы Шестакову уже приходилось встречать. Механики из Гауф-Хутора приноровились клепать броневики из старых «Патриотов». Рассыпающимся внедорожникам перебирали ходовую, усиливали раму титановыми балками, ставили ее на колесную базу от легких белорусских тягачей, сверху наваривали стальные защитные листы, покрывали кузов эмалью цвета «калифорнийский закат», и в итоге получали хоть и корявое, но надежное и достаточно резвое транспортное средство, которое выдерживало прямое попадание из любого автоматического стрелкового оружия. Стабильным спросом такие «Патриоты» пользовались у китайских овощеводов и у русских фермеров, чьи поля частично выходили за территорию, подконтрольную муниципальным Объединенным силам самообороны…

– Нравится? – гордо поинтересовался «маска». – Машина – зверь!

– Пусть будет зверь, – устало согласился Шестаков, устраиваясь на потертом заднем диване.

Двигатель пару раз фыркнул и мирно заурчал. Люминесцентными красными кругами загорелась приборная панель. Из тыловых динамиков нудно забренчала гитара. Откуда-то снизу потянуло сырым теплом. Первым теплом за всю эту долгую холодную ночь.

– Перекусить не желаешь, турист? – неожиданно поинтересовался «маска», выруливая на темную полосу ровной земли, которая по местным меркам вполне могла сойти за дорогу. – Могу поделиться бутербродами и пирожками.

– Какими пирожками?

– С луком и яйцом. Они еще теплые.

– Спасибо, – пробормотал Шестаков, с трудом сглатывая густую слюну.

– После «Релеватина» всех на хавчик пробивает. Вот я и запасся.

– «Релеватина»? – удивился Шестаков.

– А, понятно. У тебя еще фрустрация, похоже, не завершилась. Не переживай. Видимо, это индивидуальная непереносимость.

– Вы врач?

– Я армейский фельдшер. В отставке.

– А вы что-нибудь слышали про ортодоксальную меметику? – подозрительно поинтересовался Шестаков.

– Нет, меметику я забыл. Извини.

– И вам без разницы, что ортодоксы считают мемы исключительно дискретными носителями информации?

– Вот это мне точно по барабану, – повеселел «маска».

– А вы знаете, что мемы, в отличие от генов, не всегда дискретны, то есть, компоненты одного мема могут размещаться сразу в нескольких носителях?