Антивирус

– Слава Господу, сообразили, – обрадовалась пожилая женщина. – К сожалению, да. Таковы факты. Мыслительный процесс современного человека – это непрерывное выдувание бесконечного множества ментальных оболочек, заполненных мемокомплексами. Как и лучшие компьютерные вирусы, самые живучие когнитивные вирусы стараются быть незаметными для их носителя. Даже если ваш мозг поражен, вы никогда об этом не догадаетесь. Более того, даже не задумаетесь на эту тему. И будете яростно отрицать даже саму вероятность поражения. Нет, теоретически излечить человечество можно. Но на практике полное излечение будет означать лишение человечества даже того небольшого количества разума, который у него еще остался…

Искра Сергеевна прикрыла глаза и откинулась на спинку инвалидного кресла.

– Вам плохо? – заволновался Шестаков.

– Нет, мне очень хорошо. Вот только организм сильно изношен, и стал часто давать сбои. Извините, Дмитрий, я сильно устала. Позовите Веру Ильиничну. А с вами мы продолжим нашу беседу завтра. Только слишком рано не приходите. Дайте мне время подготовиться. Я подберу для вас кое-какие материалы в своем архиве…

От предложения матушки Веры задержаться на обед Шестаков категорически отказался. Попросил только бутылку воды с собой. Вместе с водой ему выдали витаминный комплекс, сахарный концентрат, буханку плотного серого хлеба в вакуумной упаковке, и тушеные яйца. Все это Шестаков принял с благодарностью, поскольку голод уже давал о себе знать сильной слабостью.

Переждать ночь он решил в одном из пустых домов поселка. Среди нескольких почти нетронутых строений выбрал ближнее к воде, калитка которого выходила прямо на берег соленого озера. Но выспаться ему опять не дал холод. Первую половину ночи Шестаков безуспешно пытался растопить нещадно дымившую печь и чуть не угорел, вторую – пытался согреться, завернувшись во все тряпки, которые нашел в покинутом жильцами доме.

С первыми проблесками рассвета промерзший до костей Шестаков выбрался на берег и долго бродил по холодному серому песку с кристалликами соли, почти физически ощущая свое вселенское одиночество. Шестакова одолевали плохие предчувствия, но у него совершенно не было сил в них разбираться. Хотелось просто лечь, закрыть глаза, набрать знакомый номер и услышать чей-нибудь успокаивающий дружеский голос. Вот только бифон, без которого он когда-то даже не мыслил, давно уже лежал и ржавел на глинистом дне Канала…

Тишина в реабилитационном центре Шестакова насторожила.

– Матушка Вера! – обрадовался он, заприметив сутулую фигуру хозяйки хосписа.

Женщина обернулась и утерла рукавом слезы. Ее красноречивое молчание говорило о случившемся больше слов.

– Что-то случилось с Искрой Сергеевной? – растерянно спросил Шестаков.

– Обширный инфаркт миокарда. – Матушка Вера опустила глаза. – Она ушла от нас на рассвете… Могу ли я рассчитывать на вашу помощь в организации похорон?

– Да, конечно. – Шестаков почувствовал, как из него выходят остатки воздуха, и тело начинает съеживаться, словно пустая оболочка аэростата. Воздух почему-то не хотел проходить в легкие, застряв на уровне горла.

– В ее личных вещах мы нашли чемодан с какими-то бумагами. – Матушка Вера поправила на голове короткий черный шарф. – Оказывается, Искра Сергеевна еще в прошлом году оставила на счет них распоряжение. Мы должны все эти бумаги отдать вам. Вместе с ее архивом. Вы сможете се забрать после похорон.

– Да, хорошо, конечно, я все понимаю, – выдавил из себя Шестаков. Его сердце, уже почти остановившееся, толкнулось и стало потихоньку набирать обороты…

* * *

Безлюдная степь, пронизывающий до костей холодный ветер, белый диск луны, застрявший на черном беззвездном небе. Мелкую речку, в которой тонет лунный свет, переходит вброд отара овец. Овцы худые, изможденные, все бредут друг за другом. На высоком берегу их встречает седая старуха с обожженным лицом, завернутая в цветное тряпье. Она стоит на земле босиком, несмотря на жуткий холод. В руках у нее бубен. Старуха бьет по нему резной колотушкой, пританцовывая при каждом ударе, и на каждый гулкий звук бубна, пролетающий через степь, овцы откликаются дружным блеяньем. Овца во главе стада – вожак? – медленно приближается к старухе, резко задирает морду вверх и взвывает совершенно по-волчьи. Дико, протяжно, страшно. Так страшно, что у Шесткова замирает дыхание…

Впрочем, задохнуться он не успевает. В этот момент он всегда просыпается. Главное, сесть побыстрей на край кровати и опустить голову пониже, наклонившись вперед. Когда дыхание восстанавливается, а по спине перестает стекать холодный пот, Шестаков выбирается из тесного спального блока в такой же тесный кухонный. После трех стаканов холодной скважинной воды с привкусом железа остатки ночного кошмара испаряются окончательно. Но остается черная пустота, которая не дает заснуть до рассвета…