Антология альтернативной литературы 1. Альманах

Пар спустили, и как-то очень мило успокоились. Помойную тряпку вслед за Фрэнком в окно метнули, молдавского розового продегустировали грамм по триста, и приятную слабость в членах почувствовали. Сидим на тахте, улыбаемся нежно и чуть смущённо, как девочки. Потрогать хочется, я и потрогал. Бицепс, двумя пальцами, осторожненько.

– Здорово, – говорю.

– Бодибилдинг, – отвечает.

– Слыхал, – киваю, – боди арт, мы с тобой оба художники, Элис.

Она пальцем в картинку на стене тычет:

– Ю?

– Я, – не стал открещиваться, хотя картинка так себе – у голой женщины вместо головы электрическая лампочка и восемь сисек. «Свет женственности», так кажется, называлась.

– Гут! – одобрила она странную мою импровизацию, и собственные выпуклости из подмышек ближе к центру переместила.

– У тебя тоже – гут! – поделился я мыслями по поводу её телодвижений.

– Бодибилдинг! – радостно заулыбалась она, и совершенно неожиданно стащила топ, я даже опешил от подобной ретивости.

– Да-а-а… – протянул я, проливая портвейн на стол при взгляде на открывшееся буйство.

И что вы думаете? Что вот тут-то… Да не фига подобного! До первых петухов, лучей солнца и ломоты в тестикулах продолжалась эта комедия: а вот бедро пошло, смотри внимательно, видишь – играет, вот дельтовидна, а вот пресс – видишь? – смотри, смотри… Я смотрел на гнущееся в разные стороны великолепие, а оно, раздетое до душетленных стрингов, корячилось и топырилось в параксизме самолюбования… У этой голландской суки не было ни капли женской чуткости и сострадания. Я попытался было проверить на ощупь плавность линий в области бикини, но когда попробовал освободить эту самую область до конца….

– Ноу! Сорри, – она остановила мою руку и погрозила пальчиком. Лицо стало серьёзным и неприятным.

Я вздохнул, убрал руки, и пошёл в туалет. Чтобы пописать, пришлось добрые четверть часа морозить хрен под струёй воды. Когда я вернулся, уже несколько успокоенный, Элис спала поперёк тахты, в майке и попой кверху. Я присел, провёл рукой по загорелым полушариям, но, ощутив признаки жизни ниже пояса, убрал ручонки, аккуратно переместил тело, накрыл шторой. Она сосала палец и сладко похрюкивала во сне. Как ребёнок. Я грустно выпил портвейна, разделся и залез к ней под штору уже с чисто отеческими чувствами. Что-то простонав, она обняла меня за шею, доверительно положила челюсть мне на плечо, и переполняемый нежностью, я провалился в креплёный шестнадцатиградусный сон…

«А поутру они проснулись». После балованных молдавских вин просыпаться, это, знаете ли… В башке железным ломом ворочают, во рту срач, печень в собственном соку запеклась, как назло всё стоит, и от крепкого тела по соседству жаром валит. Я себя не оправдываю, но это помутнение было, не иначе. Я в жизнь из кошмара воткнулся оттого, что на мочевой пузырь давит. А что давит? Могучая жизнеутверждающая ляжка, в которую, в сонной надежде на лучшее будущее, слепо тычется мой мужской энтузиазм. На полном автомате я эту груду накачанной плоти перевернул, смешные трусишки одним рывком ликвидировал, и сходу вгрызся всем сразу по нужному адресу. Она и не проснулась-то толком, замычала запекшимися губами, слепо шаря слабыми руками по моей оживлённой заднице… и вдруг зыркнула, прошипела что-то, дёрнулась, в плечи впилась, попутно отборонив когтями всю спину. – Да ладно тебе… – начал я было сиплым от усердия голосом, а она как врежет мне в переносицу. Лбом. Больно!