Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Отец, например, носил одежду ортодоксальных низов, принятую среди лавочников и мастеровых: халат из простой ткани и войлочную шляпу в будни и штреймел с кафтаном по субботам. Он не надевал джубу из красного, синего или черного бархата — парадный камзол, которым себя украшают поверх кафтана по субботам и праздникам. Меламед, мелкота, бедняк не станет надевать джубу, точно так же, как не напялит ее лавочник, столяр и кузнец, чтобы не выставить себя на посмешище. Носить джубу может позволить себе либо отпрыск аристократического рода, либо иешиботник, целиком принадлежащий Торе и богомолью, либо человек с положением, вроде главы иешивы или казначея землячества и иже с ними.

Мой тесть Файвиш, в отличие от отца, носит джубу и все подобающие джубе части одежды. Четверо из его сыновей и трое из зятьев пошли по его стопам и продолжают традицию джубы со всеми премудростями. Я считаюсь черной овцой не только потому, что не воспарил до высот тестя, но и потому, что пал ниже отца. Я промежуточный человек. Я нахожусь не между двумя разными кучками ортодоксов, а в промежутке между ортодоксами как таковыми и неверующими вообще. За два-три поколения до нас мне жить бы не дали, выгнали бы из любого порядочного бейт-мидраша. За одно поколение до нас на меня смотрели бы как на напасть, которую приходится терпеть. Наше поколение меня принимает с распростертыми объятиями. Разумеется, мое промежуточное положение не приносит мне большого почета, и я не вхож в избранные круги, но ведь это само собой. А с другой стороны, меня уважают за то, что я соблюдаю Закон и не ухожу в стан еретиков и распутников. Меня ценят за уменье развлечь любую компанию отличной цитатой, или метким изречением, или же отменной хасидской притчей. Еще одно мое большое достоинство: широкой рукой я делаю взносы на всякие сборы, которые проводятся в бейт-мидраше, будь то на приданое малоимущей невесте или на ремонт скамеек бейт-мидраша. Я покупаю право взойти на помост к чтению Торы и уступаю эту честь: отдаю ее молящимся, у коих больше познаний в Торе, чем денег в кошельке. На каждую третью трапезу[215] в бейт-мидраше приношу бутылку вина. И все это великодушие мне стоит меньше, чем билет в театр или шахматная партия в кафе. Когда у какого-нибудь иешиботника возникает нужда раздобыть немножко денег не под проценты, он знает, что может обратиться ко мне. До сих пор я еще гроша не потерял на всей этой благотворительности.

Моя принадлежность к лагерю ортодоксов обходится мне не слишком дорого.

(1979)

Перевел Оскар Минц. // «Ариэль», 1994, № 16, Иерусалим.

Яаков Хургин (1899-1990)

Самир Пер. Л. Вильскер-Шумский

Самир появился на свет на пустыре, лежащем между двумя цитрусовыми садами. Пустырь своей формой напоминал треугольник, две стороны которого окаймляли кипарисы со срезанными верхушками, а основанием служила асфальтовая дорога. Летом на пустыре разрастались колючки и терновник. К концу лета они превращались в густую чащу, похожую на исполинскую паутину, которая на каждое дуновение ветра отзывалась раздраженным шелестом. В дождливую пору здесь сваливали испорченные апельсины. Кучи сгнивших фруктов издавали едкий, кислый запах и бросали на черный асфальт дороги оранжевые блики.

Однажды утром на этом пустыре появились четыре жалких шалаша. Все они были сделаны из разноцветных тряпок, грязных мешков и ржавой жести, подобранной на свалках. Два серых осла, исхудавших настолько, что кости торчали у них со всех сторон, стояли недвижимо, привязанные к кипарисам. Большая собака с подрезанными ушами время от времени лениво лаяла. Женщины разжигали костер. Босые, долговязые мужчины заканчивали сооружение шалашей.

Кто же были эти случайные жители пустыря? Если судить по их одежде и нравам, это были не бедуины и не цыгане. Возможно, они принадлежали к какому-нибудь забытому клану или неизвестной доныне народности, явившейся сюда из глубин Аравийской пустыни. Женщины были все украшены тяжелыми ожерельями из каких-то древних монет и полумесяцев, сквозь ноздри у них были продеты большие кольца, как это часто делают у животных. Глаза мужчин были подведены сурьмой, а длинные волосы, смазанные липким, пахучим скипидаром, спускались вниз черными косами.

Люди эти жили по установленному порядку. Их шалаши пустовали почти весь день. Мужчины работали, как правило, на поденной работе у владельцев цитрусовых садов. Кое-кто, правда, промышлял и другими, неугодными государству занятиями. Женщины с большими мешками на спине расхаживали по ближним мошавам[216], где жили евреи. Они рылись там в мусорных ящиках. Кроме того, они с большой ловкостью превращали в свою собственность все, что плохо лежало.