Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Но я забегаю вперед. Мысль сосватать дочь за меня, до чего ни один сват не додумался, прельстила Файвиша из-за моего красивого почерка. Когда дочь созрела для сватовства, он самолично отправился на обход иешив, чтобы ознакомиться с претендентами. Файвиш появлялся в иешиве с видом человека, который удовольствия ради зашел посидеть над страницей Талмуда, располагался поудобнее и, перекатывая взор из стороны в сторону, начинал изучать тех, кого находил нужным. Он старался наблюдать за лицами во время восторженного самозабвения от текстов и их распева. В такой момент один закручивает пейсы, другой, напрягая ум, кусает ногти, третий надрывает глотку, четвертый шепотом совещается сам с собой. Файвиш верил в физиономистику. Наверно, следил он исподтишка и за мной. А я — само смирение — сижу, смотрю в текст, а иногда балуюсь карандашом, который у меня в руке. Поймав меня на этих проказах, он не удержался от любопытства и подошел посмотреть на мои каракули. Увидев, какие красивые печатные буквы у меня вычертились, он удовлетворенно вздохнул и вернулся на свое место. Спустя два дня к моему отцу явился сват и сделал предложение. После обручения во время разговора о том о сем Файвиш мне сказал:

— Небо послало тебе большой подарок. Рисовать буквы Торы — дело нешуточное. В каждой линии — судьбы высших миров. Вся вселенная и все в ней сущее сотворены одной буквой. Ты поднимешься на очень высокую ступень, если только будешь пользоваться своим даром по его священному назначению…

Но он был достаточно умен, чтобы оценить и менее высокую ступень — приличный доход от писания текстов для мезуз и филактерий. Иешиботник живет впроголодь. Не то — переписчик священных текстов, тем более с таким бойким пером, как у меня. И заработок святой. Такое поприще может пожелать себе и своим отпрыскам каждый иешиботник в Иерусалиме. Файвиш не постеснялся сказать мне и об этом.

Однако вернемся к желанию бежать. Всякий раз я себя чувствую, как заболевший проказой, скрывающий свою болезнь. Если разоблачат мою ересь, я стану в их глазах омерзительнее прокаженного, уверен. К тому же необходимость обманывать требует от меня постоянного напряжения, которое тяготит и изматывает. Во сне я часто вижу кошмары, и не надо быть большим психоаналитиком, чтобы найти их подоплеку.

Но если говорить прозой, речь идет о жизни по расчету. Пока я обретаюсь в своей среде, продолжаю носить бороду и положенное одеяние, я могу быть уверенным в своем заработке прежде всего. Покупать тексты для филактерий и мезуз у явно неверующего не станет ни один торговец: из-под руки такого переписчика они запрещены. Другими словами, сбрить бороду, отрастить шевелюру и укоротить одежду — все равно что оказаться у разбитого корыта, лишившись средств заработать себе на жизнь. Придется начинать сначала, чтобы приобрести какую-нибудь профессию.

Но давайте допустим, что удалось каким-нибудь образом устроиться в светское учреждение писарем или счетоводом. Материально все равно проигрыш. Скажете, ради свободы стоит поступиться деньгами? А что с моим общественным положением?! Превращусь в одного из тех анонимов, убогих мелких служащих, которые бродят по улицам, серые от зависти и злые от обиды на судьбу. Растворюсь в толпе и исчезну. У себя же я человек общества. Меня знают все, и я знаю всех. Когда же я выхожу на улицу, то попадаю в мир знакомых улыбающихся лиц, которые мне симпатичны. Здесь молитва — лишь малая часть времяпрепровождения; здесь общаются, слушают последние известия, спорят и все такое прочее. Ну как отказаться от маленьких радостей и удовольствий, связанных с нашим укладом, субботним покоем, привычными с детства блюдами еврейской кухни, от особенно многочисленных у нас семейных праздников, наших напевов и танцев! Набожные люди, как малые дети, — одни игры и забавы. Самое же забавное в этих забавах, что их участники относятся к ним с суровой серьезностью и глубоким душевным трепетом. Так и хочется прыснуть со смеху, когда молящийся собирает в горсть все четыре кисточки своего талита, чтобы истово наградить их звучным поцелуем во время молитвы «Шма». Особенно забавно, когда молящийся — пузатый и грузный бородач, то есть полная противоположность заигравшемуся ребенку. Опять же это старание перестараться в соблюдении правил касательно этрога и лулава, мацы и Песаха, в сущности, всех суббот и праздников. С важным видом делают из мухи слона. Играют с упоением, и чтоб в этих играх ни шагу без самого Творца вселенной!

А я наслаждаюсь. Никакие подмостки не подарят мне столько переживаний, как тот театр, на сцене которого я обитаю круглый год! Читал Шекспира, ходил на модные спектакли, в кинематографе видел кое-что из самого знаменитого. Могу сравнить беспристрастно. Впечатление, которое я получаю на сцене моего театра, — непосредственное, само действие, пожалуй, — воистину реальное, ибо нет в нем ни капли выдумки. Наконец, моих актеров я вижу насквозь. Детки, играющие в Бога, и я досконально знаю все правила игры.