Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Что же представляет собою доктор Кон? Он — политический сионист: в этом не может быть сомнения; но назовем ли мы его еврейским националистом? Можно ли считать националистом человека, который так далек от духа своего народа, что, даже желая честно выполнить свой нравственный долг перед ним, руководится чувствами чужого народа и ради них жертвует собою, совсем не замечая, что при этом он грешит против духа того народа, именем которого говорит? Правда, не его в том вина. Он сам спрашивает: «Что мы такое? Нашу еврейскую душу у нас отнимают посредством воспитания и образования, а с немецкой душой, которую в нас вдохнули, нам не дают жить». Но он сам же и отвечает: «Еврей должен снова сделаться самим собой; в этом его единственное спасение… Он должен стараться стать вполне человеком в качестве еврея». Но как же он может сделаться «вполне человеком в качестве еврея», пока он не постарается снова оживить в себе свою еврейскую душу, чтобы она сделалась путеводительницей его жизни и направляющей силой его воли во всех его поступках?

Однако пример, который я только что привел, очень прост, между тем как в действительности здесь есть ряд вопросов более тонких и запутанных, разрешение которых требует большого внимания и труда. Национальная этика до такой степени тесно переплелась у нас с вопросами религии, что во многих случаях очень трудно отделить одно от другого и провести точную границу между результатами нравственного развития, с одной стороны, и религиозного — с другой. А кроме того, к самой этике пристало много такого, что нельзя считать плодом свободного и внутреннего развития, потому что оно не вытекает из ее подлинного духа, а составляет чуждую примесь, явившуюся в результате случайных и внешних причин, Наконец, и потребности народа в настоящем, вытекающие из его особенного положения, занимают в этой области не последнее место и придают иногда новый вид тому или другому вопросу. Так, например, и доктор Кон, о котором только что шла речь, запутался в противоречиях из-за того, что полюбил немецкую девушку и захотел жениться на ней. Заявив отцу своей возлюбленной о своем националистическом образе мысли, он прибавляет: «И все-таки я не нахожу оснований против смешанного брака». Допустим, что он прав, что в духе еврейской этики, по существу, нет оснований против таких браков, — все же еще остается следующий трудный вопрос: не представляет ли подобный брак в том состоянии рассеяния и разрозненности, в котором мы теперь находимся, серьезную опасность для существования народа? А если так, то не лежит ли на националисте нравственный долг охранять существование своего народа и ради этой цели пожертвовать даже своим личным счастьем?

Короче, национальная этика есть великое и внутренне законченное учение, которое мы должны изучать и практически осуществлять. В том смысле, как мы понимаем эту задачу, еще не сделано почти ничего, ни в области теории, ни в области практики. Насколько мне известно, Лацарус первый попытался в своей новой, только что вышедшей книге «Этика иудаизма»[107] построить цельное здание национальной этики, воздвигая его не на основаниях религии, как это делали его предшественники. Однако этот ученый посвятил свое внимание только общим принципам этики и не вошел в подробности отдельных вопросов практической жизни; к тому же при самом искреннем желании искать одну только истину он временами впадает в излишнее красноречие для прославления возвышенности еврейской морали. Но мы нуждаемся не в этом, а в том, чтобы точно и во всех подробностях узнать, какие обязанности по отношению к самим себе и другим людям налагает на нас подлинная национальная этика, свободная от всего наносного и чуждого, и каким способом мы можем и должны согласовать эти обязанности с потребностями современной жизни и современного мировоззрения?

И кто же должен взять на себя осуществление этой задачи, как не сами националисты, которые нуждаются в ней?