3
«Значит, вы полагаете, что если всё это войдёт в ваш дом, оно повредит вам, а если не войдёт, не повредит?» — «Безусловно», — сказал он. «Хорошо, — продолжал я. — Если эти беды не касаются людей, они вредны?» — «Нет, если только затрагивают их», — ответил он. «Итак, когда они входят в дом, то затрагивают, а если застигают на агоре, то не затрагивают? Возможно, есть некто, кто запрещает трогать вас на агоре, а разрешает настигать только в домах?», — спросил я. «И на это я не могу тебе ничего ответить» — сказал он. А я продолжал спрашивать: «Скажи мне, всё это причиняет вам неприятности, когда проникает в дом или поражая вас самих?» — «Когда поражает нас самих», — ответил он.4
«Тогда почему эти стихи вы пишите на дверях, а не на самих себе? И каким это образом Геракл, единственный на свете, может одновременно жить в таком количестве домов? Кажется, и это говорит о безумии, которым одержим ваш город», — заметил я. «Тогда скажи мне, Диоген, какую бы ты придумал надпись?» — промолвил он. «Стало быть, нужно непременно писать на дверях?» — спросил я. «Разумеется», — сказал он. «Тогда слушай: „Живёт здесь Бедность, пусть беда в сей дом не вступит никогда!“» — «Заткнись, человече! Бедность и есть беда!» — воскликнул он. «Это по-вашему беда, а не по-моему, если хочешь знать...» — сказал я. «Скажи мне, ради богов, разве бедность не беда?» — удивился он. «Что же она приносит дурного?» — спросил я в свою очередь. «Голод, холод, презрение», — ответил он.5
«Ничего такого не приносит бедность — даже голода. На земле много всего произрастает, что не дает умереть ни от голода, ни от холода. Возьми животных, они, хоть не имеют одежды, а холода не чувствуют». — «Но животных такими создала природа», — возразил он. «А людей такими делает разум, но многие только по своему малодушию и изнеженности притворяются неразумными, но даже и в этом случае есть выход — шкуры животных и шерсть овец, стены пещер и домов. И в презрении не виновата бедность. Ведь Аристида, установившего размер подати для союзников[242], никто не презирал за бедность, как и Сократа, сына Софрониска. Не бедность приносит вред, а порочность.6
Как же не считать благом бедность и не призывать её, если она избавила вас от многих пороков и несчастий?» — «Что ты имеешь в виду?» — спросил он. «Зависть, ненависть, клевету, грабежи, несварение желудка, колики и другие тяжёлые болезни. Поэтому напишите, что у вас в домах живёт бедность, а не Геракл. Вы же не боитесь чудовищ, которых уничтожал Геракл, — гидр, быков, львов, керберов, а на некоторых даже сами охотитесь. А те несчастья, от которых избавляет бедность, действительно ужасны. Бедность не требует больших затрат, и вы вскармливаете себе защитника, а на Геракла тратите много». — «Но бедность пользуется худой славой, а Геракл — великой», — заметил он. «Если для тебя позорна бедность, то для Авгия, Диомеда-фракийца и других был не менее позорен Геракл». — «Диоген, ты всё равно не уговоришь меня призвать бедность.7
Придумай что-нибудь получше, чтобы заставить уничтожить на дверях имя Геракла», — сказал он. «Я уже придумал. Слушай. „Здесь Праведность живёт, так пусть беда в сей дом не вступит никогда“». — «Это мне нравится, но и имя Геракла не сотру, просто прибавлю: и „справедливость“». — «Хорошо, — сказал я. — Так и сделай, а после этого ложись и спи, как Одиссей, и больше ничего не бойся». — «Так я и сделаю, а тебе, Диоген, буду благодарен и ныне и во веки веков, потому что ты уберёг нас от бед». Вот, дорогой Тимомах, какими наставлениями занимался я в Кизике.Когда ты покинул Эфес, я отплыл на Родос, собираясь посмотреть состязания в честь бога Солнца. Сойдя с корабля, я поднялся в город и направился к своему гостеприимцу Лакиду. Узнав о моём приезде, он, может быть, намеренно обошёл стороной агору. Я же исходил весь город, но нигде его не встретил, хотя мне сказали, что он где-то в городе. Тогда я с радостью обратился к гостеприимству богов и нашёл у них приют. На третий или, кажется, на четвёртый день он встретился мне на дороге, ведущей в лагерь, приветствовал меня и пригласил к себе по закону гостеприимства.
2
Тогда я, ничуть не сердись на него за то, что он так долго не мог меня найти, сказал: «Не подобает покидать богов, принявших меня, тогда как ты отказал мне в гостеприимстве, когда я прибыл сюда. Но так как они не могут гневаться по такому пустячному поводу, а я по своей слабости могу, то пойдём. Только прежде, если ты не против, зайдём в лагерь и поупражняемся в гимнастике. Я думаю, не следует, собираясь сегодня провести у тебя время, покинув более высоких гостеприимцев, пренебрегать заботами о теле». — «Ты прав, Диоген, и я не заставлю тебя покинуть богов», — сказал он.