Антология новой грузинской поэзии

Крошится кадр.
Я, выпавшая из тенёт времени,
обрушиваюсь в повседневность,
и, как стоп-кадры, помню те мгновения,
где тишина лежала свернувшись змеёй.
Но вот зашумел, зашевелился кадр, и я,
плюхнувшись в повседневность,
вновь протрезвилась.

АЭРОПОРТ Перевод В. Саришвили

Аэропорт — это сборище обезумевших человеков,
выписывающих неправильные траектории,
снующих туда-сюда, курящих, молящихся,
теряющихся в экранах компьютеров…
В аэропорту взлетают и садятся чуждые железные птицы,
в брюхе которых зародышами ютятся человеки,
мобильные телефоны — их пуповина,
посредством которой они устанавливают
временный контакт с матерью-землей,
забывая на время
о своем географическом местонахождении в небесах.
Аэропорт — это опиум обезумевших человеков,
которые потоком перетекают от освещенных витрин магазинов
в глубоко вздыхающее легкое аэропорта,
и от гниющей плоти его исходящий запах
всасывают жадно, как опиум, и видят сны наяву…
И в этих видениях аэропорт — гигантский аквариум,
где, шевеля плавниками, люди судорожно открывают рты, как рыбы,
и пронзают друг друга опустошенными взглядами…
Аэропорт — это сборище обезумевших человеков,
которые вспоминают только
о своем временном географическом положении…

HIGH HEELS Перевод И. Кулишовой и В. Саришвили

Когда подломится высокий каблук —
лишь тогда о тебе вспоминала.
И чёрно-белые слайды — меж памятью и очевидностью —
перед глазами мелькали, в ускоренном темпе сменяя друг друга.
Знаешь ведь, ритм — моя тёмная, гибельная стихия.
Когда я бежала — подломленные каблуки источали запах спермы.
Аксессуар одиночества, как торчащий между глаз нос, —
красный цвет, появлявшийся на части тела.
Знаю, исправишь, красный есть цвет вечной страсти.
Спорить не стану, поскольку она — одиночеству ровня.
Как же хотела я всех каблуков — переломанных шпилек —
части собрать и сложить себе в сумочку
вместо личной косметики — и у тебя появится…
Меня бы ты принял без красной помады?