Антология осетинской прозы

Нет, я все же хочу рассказать вам все по порядку. А если опять начну повторять чужие слова, оборвите меня, — не обижусь, честное слово. И если отвлекаться от главного буду, тоже прервите, а то я сейчас немного как сумасшедший!

Да, сперва познакомимся: Царазонов моя фамилия, а зовут Майрамом. По специальности я агроном, работаю в колхозе «Чистый родник». Сколько мне лет, спрашиваете? А какая разница? Не все ли равно, в каком году и в каком месяце я родился, если — клянусь моим седобородым дедом! — до сих пор сам не понимал, зачем появился на свет, зачем жил? Чему радовался? Ну, было бы одним агрономом меньше, подумаешь!

Опять не о главном говорю, извините. Да, все у меня была обыкновенно, нормально. Кончил сельскохозяйственный институт, приехал сюда работать. Несколько лет спокойно работал и не знал, что сердце у человека может одно требовать, рассудок — другое… У меня они как бы в одном мешке лежали. Друг с другом никогда не спорили. И когда же это началось? «…Любовь нечаянно нагрянет…» Тьфу, привязались эти слова. Нагрянула… И словно дьяволы вытащили мою душу и стали потешаться над нею. Не хозяин я больше ни сердцу своему, ни разуму. Вот и сейчас с вами разговариваю, а сердце мое где-то мечется, ее ищет, ненаглядную мою, синеглазую…

Спрашиваете, кто она, как ее зовут?

Оксаной зовут, Оксаной Прохоровой. Да, она не нашего аула, казачка, из станицы Архонской. Сюда приехала два года назад после курсов… Дурак я, дурак, два года потерял, не разглядел ее сразу! Про свой возраст говорить не хочу, но все-таки жалко, что два года жизни потерял. Но, с другой стороны, меня тоже нельзя в этом особенно винить, потому что я впервые увидел ее на тракторе в телогрейке и ватных брюках. Еще подумал: молодая девчонка, наверное, моложе меня лет на восемь, а ничего в ней привлекательного! Телогрейка, брюки в пыли, в пятнах, волосы взлохмаченные, как у какой-нибудь первобытной, доисторической женщины! Какой парень посмотрит с интересом на такую? Подумает, что неряха и все, — отвернется и тут же забудет о ней! И к тому же она попала к нам сразу после механизаторских курсов, и работа у нее не очень ладилась. Как-то я объезжал поля и увидел ее: она вспахивала массив около леса. Посмотрел — края пашни со стороны леса идут вкривь и вкось. Остановился, смотрю, что дальше будет. Вижу — старается выправить пашню, но все же много земли остается по краям невспаханной, как раз той земли, которая дает хороший урожай. Чувствую, у меня внутри все закипает — ну, скажите сами, вы могли бы спокойно смотреть, как самые плодородные участки остаются необработанными? Я не удержался и говорю: «Слушай, ты кто — человек или ворона на скирде? Не умеешь работать, вылезай из машины — от такой работы вред один!» Может быть, это и немного грубо получилось, но тогда мне казалось, что иначе и невозможно.

Думаете, она вылезла из кабины? Ничего подобного! Остановила трактор, молча посмотрела на меня. Брови в пыли, серые, а глаза ярко-синие. Сверкнули ее глаза, я еще немного удивился — до чего же они синие, ну как фиалки… Смотрит, смотрит она на меня, молчит, в глазах слезы. Потом похлопала ресницами, повела трактор дальше. А я подумал: не выйдет из этой настоящего работника, придется освободить, другого найти, — и пошел по своим делам.

На следующий день прихожу на этот участок, смотрю — вроде бы ничего, края выравнены. Не так чтобы на отлично, но все же после вчерашнего выглядят гораздо лучше. Мне потом рассказали, что эта девчонка до полуночи при свете луны все пахала. Плакала и вела трактор, плакала и вела.

После этого случая она возненавидела меня.

Но польза от этого была — старалась так работать, чтобы не услышала от меня упрека. А мне только того и надо было. Проверяю работу трактористов и вижу — у казачки все лучше получается, чем у других. Ну, думаю, дошло до нее… Не зря я тогда сделал ей внушение!..

Два года вспорхнули и улетели, как перепелки, быстро и неслышно. Третья весна прошла. Все было нормально — земли вспаханы, засеяны, проборонованы. Уже выше колен поднялась озимая пшеница. Как ветерок волнами идет… И кукуруза вымахала на четверть метра. Наступило то время, когда механизаторы делаются посвободнее. Ну, и девушки начинают больше за собой следить. Раньше с утра до ночи в поле, тут не до нарядов и причесок. А наступила передышка, они и прихорашиваются. На что я всегда мало на них обращал внимания, но и то заметил: как луга делаются от цветов наряднее, так и красивые платья и прическа украшают женщин. Вообще-то я с ними мало общался, только если по делу… Такой у меня уж характер. Другие ребята и шумят, и болтают, и в глаза подолгу смотрят, а я нет. Почему? Сам не знаю…

И с Оксаной так — встречусь во время работы, скажу ей два-три слова, по делу, конечно, и иду дальше…