Антология осетинской прозы

А Дзамболат словно оглох. В голове стоял сплошной гул. Голос Бексолтана доносился как из глубокого подземелья. С усилием поднял голову, подпер обеими руками. Раз даже посмотрел в сторону Бексолтана и увидел… пасть. Один огромный рот. Пасть бегемота. Человека нет — один сплошной рот, извергающий потоки грязи. «За одно то, что я благоволил к тебе, корабельная крыса, оборотень, давно следовало меня гнать…»

Мурат удивился, как это он раньше не заметил перемену и во внешнем облике Бексолтана. Тот всегда приезжал в город точно так же одетым, как одевался и Дзамболат. Теперь же Бексолтан натянул европейский костюм, повязал полосатый галстук — значит, и обличьем своим тоже отмежевывается. Точнее, с этого и начал. Мурату казалось, что он присутствует не при серьезном акте — не каждый день снимают с должности первое доверенное лицо партии среди целого народа, а при каком-то позорном зрелище, словно при тебе догола раздевают человека и демонстрируют, злорадствуя, его физические недостатки…

Странное дело: нечто похожее испытывал и сам Дзамболат. Только он чувствовал себя куда неуютнее — ведь раздевали-то его. И еще в отличие от Мурата Дзамболат жалел раздевающих его. Жалел, как несмышленышей жалеют. Сколько сочувственных взглядов ловил он, изредка всматриваясь в лица сидящих в зале. Но эти люди молчали. Молчали и раньше, когда Дзамболат ошибался, искренне думая, что делает то или иное дело во благо. Кому из них не ясно, что не критика это, критиканство. Это понос слов, напавший на охотников любой ценой очернить его. Понятно: у них своя цель. И поэтому Дзамболат уже никого не слушал, приводил в порядок собственные мысли, тешась надеждой, что жизнь его на этом не кончится, что и этот урок пойдет ему впрок. Пусть слишком дорогой ценой доставшийся урок. Но когда вызвали очередного выступающего, он насторожился. К трибуне медленно, тяжело, словно преодолевая с непосильной ношей крутой подъем, поднимался Александр…

— Я слушаю некоторых товарищей и странно мне их слышать. Только не хватает ликующего хора и торжественного марша триумфаторов… Дзамболат, бесспорно, виноват во многом. Однако с какой целью носим у сердца партбилет, если во всем виним одного человека? Куда смотрели и что мы делали? Выполняли его волю? Механически? Безропотно? Как марионетки? Тогда… Кладите на стол свои партийные билеты, или имейте мужество нести ответственность наравне со своим, командиром. Я прекрасно понимаю этих громовержцев — поют отходную по Дзамболату и тут же ставят свои голоса на оду. Ясно, что каждому из них своя рубашка ближе к телу, что каждому надо поддерживать огонь под своими блинами. Первый секретарь Тагардонского райкома партии уверял нас, что он, якобы, в частной форме наставлял Дзамболата. Маловероятно, но поверим ему на слово. Кто еще из вас состоял в домашних воспитателях? Ни один из нас с этой высокой трибуны никогда не сказал ни одного веского слова товарищеской критики в адрес первого секретаря обкома партии. Да что там Первого — в адрес других секретарей, заведующих отделами обкома. Все мы тому живые свидетели. А сегодня некоторые ведут не большевистский разговор! Я тоже был секретарем райкома партии. Мы принимали хорошие, деловые решения. Голосовали за них, записывали черным по белому и… забывали. Я забывал. Начинали дело, бросали на полпути. Я бросал. Выносили принципиально важные вопросы на обсуждение. Обсуждали, делали выводы. И не были принципиальны в их претворении в жизнь. Я не был принципиален. За мной это «я» по отношению к себе скажет и Дзамболат. Надеюсь, скажет… И — теперь выходит, что меня Дзамболат заставлял, просил, умолял, учил забывать, бросать, не быть принципиальным? Мы партия коммунистов, а не какое-то сборище злопыхателей. И потому боль товарища — наша боль, ошибки товарища — наши ошибки. Указать ему на них, наказать его по заслугам — наш партийный долг. Тут повода для радости, торжества и ликования не должно быть. Это — безнравственно! А с Дзамболата вину никто не снимает. С него особый спрос. Но пусть наказание будет соразмерно вине.

— Мужчина всегда остается мужчиной!

— Александр никогда никому не лизал пятки, — бросил другой.

Мурата тоже приободрило выступление Александра: «Не все пауки, не все. Далеко не все. Только на здоровом теле язвочки заметнее, так и лезут в глаза…»

…Последним выступил Дзамболат.

— Все правы. Некоторые правы, однако, в том, что наконец-то показали свое истинное лицо, пеняя на меня, на их зеркало. — Дзамболат говорил усталым хрипловатым голосом, и оттого его слова становились полновеснее. — Все мы люди, все мы человеки, и я понимаю человеческие недостатки этих людей, но никогда не пойму и не разделю такую позицию по отношению к коммунисту-ленинцу. Но речь не об этом. Да, в деятельности областной партийной организации были серьезные ошибки, упущения, были…

— И злоупотребления! — громко сказал Бексолтан.