Антология осетинской прозы

…Говорили и о моей политической неблагонадежности. Кажется, Бексолтан… И этот, низколобый, завсектором обкома. Как это только у них повернулись языки сказать такое? Неблагонадежный? Это я-то не боролся за дело партии? Это я не верен партии Ленина? Какому же идолу, бабе каменной, я поклонялся? Ну нельзя же подвергать человека остракизму — лишаешь должности — лиши, критикуй, ругай, но не затаптывай в грязь! Хочешь побрить голову — брей, но не снимай же дли этого голову с плеч!.. Нет, не стали еще многие люди человеками — ни ума, ни совести. И стараются всеми правдами и неправдами, сталкивая других на обочину, пробить себе дорогу. Поумнеют люди, совесть станет мерилом всех их поступков, советчиком и судьей, но когда это еще будет… Но неужели до тех пор они будут давать волю животному началу в себе, будут пакостить и вредить ближнему? Копать ямы тем, которых вчера еще сажали на трон Казбек-горы. Или превозносили до небес с единственной целью, чтобы низвергнуть с выси на острые камни, как орел черепаху?

Ах, Тепсарико, Тепсарико. Я же тебя за волосы тянул в люди, волоком волок. И когда ты, сибирский валенок, захотел стать ученым мужем, то я, дуралей, пошел навстречу, и получил-таки валенок без знания звание. Мичурина запомнил, Лысенко фамилию вызубрил, травополье наизусть выучил! Сорока! Ты и ненависти не стоишь.

Вот Александр… Такого и в друзьях иметь счастье, и в врагах числить — честь. В недоумках, дебилах разных не сомневался, а этого оскорблял своим недоверием. Думал, не свое место занимает в кресле первого секретаря райкома партии. И под благовидным предлогом учебы послал в Москву. И кто же по моей прихоти это кресло занял? Ого-го-го! Как же небо не поразило меня громом и молнией! Чекистом был, говорят… Предан, говорят… Умен, говорят… Это мне свояк Бексолтана прожужжал уши, сам в Москве в органах не на последнем счету… Друг мой… Теперь — бывший. Я поднял крыло, а Бексолтан юркнул под него. И как сладко ему там мурлыкалось. Ему… А я как разомлел под его пенье! Кресло-то первого секретаря райкома партии Бексолтан оседлал на время, пока я не пересажу его в кресло одного из секретарей обкома. И чуть было не успел.

Сегодня аплодировали Бексолтану. И с Амурханом сообщниками переглянулись. Ну что ж, Амурхан, получай его в наследство. Раскусишь — умнее меня, а нет — пеняй на себя. Подсказал бы тебе кое-что, да ты, я знаю, не нуждаешься в моих советах.

Мало мне еще всыпали, а иначе как этот низколобый ухитрился стать заведующим сектором? Кто-то из друзей, которым я верил как самому себе, подсунул, завернув в шкурку ягненка. Что думали люди обо мне, когда этот кретин говорил с ними от имени обкома партии? И правильно делали, что ничего лестного не думали. Да, да, я видел его. Ругал, и неоднократно. Но сколько камню ни читай нотаций, ни стыди, ни ругай, ни увещевай, что ему не положено торчать посреди тропы, он не покраснеет и не сдвинется с места. Ломом поддеть и вытолкнуть прочь. А я… Месяца три назад прозрачно намекнул, что подыскал ему другое место, где тоже не сифонит. И — забыл… Не до него стало. Бешеная текучка заела.

Ах, если бы только с ним. Таких явных недоумков вроде бы больше не было. Надо и мне не передергивать. Но откуда у нас пошла эта в корне порочная практика: не справляется на директорском посту — идет председателем колхоза, завалил там — идет в начальники управления. Чехарда номенклатурных должностей, перебрасывание щуки из пруда в пруд, где побольше пескарей.

А как связь с народом держал, в гуще масс находился? Стыдно вспомнить. Приедешь в район, подсаживаешь к себе первого секретаря и — галопом по Европам. Останови там, где он скажет, посмотри туда, куда он укажет, поговори с тем, с кем он подскажет. В последние годы не присел рядом и не побеседовал ни с одним простым тружеником, ни в один крестьянский дом не заглянул, не попробовал печеных в золе картошек с сыром, цивжидзахдоном, не разломил добрый чурек, не запил свежей пахтой, уж не подбирал ключей к сердцу рабочего, не внимал его доверительному рассказу о житье-бытье… Все ненастоящее, нарочитое, бутафория…

Если и, переступал чей порог, то такой, за которым ждут не дождутся, получив соответствующие указания. Там я наглухо был отгорожен, там не было опасности услышать что-нибудь такое, что было бы неугодно секретарю райкома, там уж все были заранее натасканы: держи язык за зубами и будешь кушать мясо — так уж надо натужиться, чтобы усвоить эту сентенцию? И каждый раз обносили меня живым забором, не давая протиснуться ко мне человеку со словом. Не меня щадили — о себе пеклись… А пропустят кого, так и знай, что сейчас начнет заученно нести околесицу. Глаза же насмехаются или виновато прячутся. Задним умом мы, осетины, богаты, задним умом.