Антология осетинской прозы

Впервые в это погожее утро жеребец заржал громко, заливисто — почуял близость человеческого жилья и отдыха. Впереди в разреженных зарослях ореха, малинника, рябины открылся голубоватый просвет — нежная зелень отавы вперемежку с золотистой рябью усыхающих листьев бука, дуба, клена. Ступив на кромку урочища, вороной вновь заржал, теперь уже победно, торжествующе. Где-то далеко-далеко отозвалось ему эхо, рассеянное скальными нагромождениями. Да он, видать, и не жаждал отклика — тут же, похрапывая всласть, отгоняя назойливых осенних мух взмахами хвоста, утыканного репейником, принялся стричь ковровую гладь пастбища.

Всадник спешился, пружинисто присел на корточки раз, другой, разминая затекшие ноги, затем поспешил к кошаре. Жеребца расседлают те, что помоложе. Впрочем, и остальные гости Тырмона только слегка расслабили подпруги — табунок коней под седлами разбрелся по поляне.

Скакун Темыра взбрыкнул и во весь опор понесся к незнакомцам, разметав гриву, красуясь оленьей статью.

— Невесту по нраву узнают, джигита — по коню, — поднялся навстречу Темыру секретарь райкома партии Коста Сагов. — Трубит твой вороной на весь Тырмон. Присаживайся.

В бревенчатом домике, сбитом прочно, надолго, светло и просторно — блики солнечных лучей живыми, трепещущими пятнами ложатся на кругляки, пахнущие свежестью обструганной до белизны древесины. Человек тридцать уместилось в комнате за дощатым столом и вдоль стен. Сидят по кругу председатели колхозов и сельских Советов, парторги и работники районных организаций. Нет среди них только его соратника Сосе Харласова, долечивающего фронтовые раны в городском госпитале. Да и комсомол тут как тут. Еще двое товарищей в военной форме. Судя по озабоченности собравшихся, они успели потолковать о делах серьезных, неотложных. Секретарь райкома — моложав и молодцеват выправкой перещеголяет тех же кадровых командиров — дочитал какую-то бумагу, вскинул красиво посаженную голову с копной смолянистых волос, потер ладонью щетину на суховатом лице и, видимо, вернулся к недосказанному накануне:

— Таить нам друг от друга нечего. Район находится в прифронтовой зоне. Партизанский отряд сформирован полностью. Обязанности распределены. База засекречена и действует. Обстановка на фронте чрезвычайная. Возможны непредвиденные осложнения. Все недоделанное необходимо закончить в недельный срок. Никакие объяснения приняты быть не могут. Дисциплина, порядок, организованность. Я уже не говорю об ответственности, долге, чести коммунистов и комсомольцев… Диверсии врага неизбежны. Замысел неприятеля ясен и должен быть сорван. На этой задаче — она сейчас наипервейшая — остановлюсь подробней. К нам прибыли представители Орджоникидзевского (Владикавказского) Государственного Комитета Обороны и штаба партизанских соединений, — Коста Сагов кивнул в сторону военных. — С ними оперативная группа чекистов. Нужно прочесать лес, осмотреть места ночевок охотников, стойбища пастухов и пещеры, вплоть до перевала. Не приняв меры предосторожности, обречем себя на разгром. Операция однодневная, требует собранности, боевитости. Есть сведения, что в предгорьях укрываются вооруженные люди. То ли диверсанты, то ли дезертиры, то ли обыкновенные бандиты. Враг есть враг, пощады — никому. Все группы получили задания, Темыр, — повернулся он к урсдонцу. — Ты поведешь бойцов в Долугское ущелье. Это твои владения. Своего от чужака отличишь безошибочно. Скотоводы уже откочевали. Сейчас туда разве что незваные гости пожалуют. О них мы и хлопочем. Вопросы есть?

— Вопросов нет, — в тон секретарю райкома ответил Темыр.

Пока Коста Сагов говорил, разрубая свою речь на четкие фразы, не допускающие сомнений и возражений, председатель «Красного Октября» подобрался внутренне, хотя порой его окатывал холодок беспокойства. Тревожила не предстоящая операция, может быть, чреватая жертвами, а сама обстановка, обрисованная партийным вожаком. Выходит, партизанская база не только и не столько предусмотрительность, сколько явь, которую надо принимать как она есть. Волей обстоятельств они, тыловики, оказались на переднем крае и, возможно, сегодня же примут первый бой.

«Что ж, тряхнем красногвардейской стариной», — неуместная улыбка коснулась его обветренных губ.

— Если у тебя нет вопросов, то у меня они найдутся, — кажется, улыбка Темыра вывела из равновесия Коста Сагова. — Что за мучной склад развернул ты напоследок? «Красный Октябрь» свои хранилища намерен иметь?

— Стало быть, и это тебе известно?

— Не гальку тяпкой ворошим.

— Для пекарни оставил тонны три.

— Не понимаю. Раньше всех отсеялся, тракторы переброшены в Фадау, — упрекающе глянул Коста в сторону замешкавшихся с севом председателей колхозов. — Для чего тебе эти запасы муки?

— Красноармейцы случаются. Может быть, чаще, чем у других. Село-то наше на пути следования воинских частей. Кто накормит, кто напоит их?

— Добро, — мгновенно остыл Коста Сагов. — Темыр Мизуров перестроился на военный лад не на словах, а на деле, — зоркий взгляд секретаря райкома словно хлестнул незадачливых руководителей.

— И мы не подкачаем, Коста.