Антология осетинской прозы

— Постараемся.

— Недельный срок, — отрезал Сагов. — За дело, товарищи. Вечером собираемся здесь же. Что-то ты не в духе, — сказал Коста, заметив на лице Темыра тень растерянности.

— Героя мы схоронили. На глазах моих погиб летчик, — достал Темыр документы пилота из нагрудного кармана.

— Лейтенант Андрей Тимофеевич Борцов, — прочитал Сагов раздумчиво, выделяя интонацией каждое слово, чтобы все запомнили это имя. — Первые солдатские могилы на осетинской земле… Сообщим в часть. Пусть герой живет в памяти боевых товарищей. Пусть кровь его взывает к отмщению.

Четверо красноармейцев дожидались Темыра у входа, держа своих коней под уздцы. Помощник Сагова подвел к нему вороного.

— Что ж, дружище, теперь и мы с тобой воины, — потрепал он по загривку жеребца, вздрагивающего от брожения нерастраченных сил.

Поправил карабин, свисавший с седла, вытер стеклышки очков, по-отцовски улыбнулся безмолвным бойцам — свежего призыва ратники, только выпорхнули из гнезда. Еще топорщатся гимнастерки на неокрепших плечах. Еще не огрубели по-мужски в переплетах. Сверстники его старшего сына Андрея. Может быть, и он где-то стоит вот так накануне схватки, не задумываясь о жизни и смерти, еще не умея постичь всей ценности жизни, всей, меры опасности, которой она отныне подвержена день и ночь, день и, ночь… И вот так же, наверно, нуждается в поддержке и ободрении. Нечего сказать — кадровик. За десять дней до начала войны окончил Симферопольское пехотное училище. Девятнадцатилетний лейтенант получил взвод. Месяц-полтора приходили от него письма, пылкие, задиристые. Не нравились ему эти бодряческие настроения — парень или растерялся и храбрится, успокаивая себя заемной лихостью, или не слишком глубоко и трезво воспринимает трагедию войны. И то, и другое не к лицу командиру, которому доверены судьбы десятков людей. Он написал сыну строго, наставительно, без обидного назидания. Ответа так и не дождался. Что там у него приключилось? И где находится это Староселье? В Киевской области деревень с таким названием, должно быть, немало…

Темыр уловил в глазах ребят искорки смятения и упрекнул себя за недозволенную забывчивость — увлекся воспоминаниями, вот возбуждение его и передалось красноармейцам. Негоже это перед делом, связанным с риском. Неожиданно для себя проявил отменную легкость — с маху вскочил в седло и вздыбил жеребца. Тревогу бойцов как рукой сняло.

— То-то же, — снова улыбнулся он ребятам и рысью двинулся на юг.

Покидая пределы тырмонской поляны, Темыр успел заметить, что урочище обезлюдело. «Опять обскакали меня друзья, — огорчился он. — И на совет мужей опоздал, и ныне в хвосте плетусь». И все же перед тем, как войти в сумеречную глушь леса, решил побеседовать со спутниками.

— Смотри в оба, не плошай. Слушай, думай, не зевай. Есть такая заповедь. Не стращать вас собираюсь, просто надо быть начеку. Не теряйте друг друга из виду. Не производите лишнего шума. Обходите ямы, коряги, пни — все, что выдаст ваше присутствие в этих дебрях. Соображения всякие и подозрения докладывать мне немедля. Только и всего, товарищи мои дорогие.

Ржавый мох бездорожья, пахучая гниль листвы, никогда не просыхающая почва… Жаль, вмятины от полудужий подков заполнятся не так скоро, как хотелось бы. Чем меньше оставят за собой следов, тем оно лучше — это подумалось уже впрок… Желудей-то, желудей навалило! Значит, может встретиться кабан. И криволапый не заставит себя ждать — вылеживается в сытости или бродит где-то вблизи, предвкушая обильную трапезу. Избежать бы зряшней возни и колготы. Того и гляди, хлопцы пальбу учинят. Молодцы же однако — ни шороха, ни шелеста не слышно. Ружья — наперевес, лица спокойны и сосредоточены. Слава богу, слава…

Поднял руку — оруженосцы замерли. Объехали стороной завал камней, осмотрели бурелом — и ходу. Заросшая бурьяном тропа проступила сквозь галечную осыпь, вильнула под кусты молодой поросли, вывела путников к речушке. Надо держаться ее русла, пешеход чаще всего блуждает вокруг да около источников воды. В первую очередь — эти вот источники, западни и ловушки, расставленные самой природой, скопища валежника, укромные места. И во вторую, и в последнюю очередь тоже. Понимают ли это ребята? Должны.

Берег как берег, давно нехоженый, топкий. Даже родничок отыскался не сразу — тропинки будто сроду не бывало. Неужто зверь потерял вкус к целительной влаге? «Жив светлячок! — обрадовался Темыр, словно старого друга повстречал. — Освежиться бы глотком, да недосуг».

Не здесь ли ходил он на медведя? Как знать, утверждать без колебаний затруднительно. В той чаще тогда оказалась пирамидка, сложенная безвестным землепроходцем возле студеного ключа. Вместо зарубки или узелка на память. Или как приглашение испить прохладной водицы — присядь, отдохни, осуши чашу, и сил у тебя прибавится.