Антология плагиата: от искусства до политики

Итак, Гогилашвили не стал связываться, а Веры Пановой и Янчевецкого с нами уже нет. Словом, обошлось без публичных обвинений. Совсем другие последствия были бы, приди в голову Шишкина шальная мысль позаимствовать у Ольги Славниковой. В 2001 году она написала роман «Бессмертный» и предложила его нескольким издательствам. Роман был опубликован в России, планировалось его издание во Франции. Но вдруг писательница получает письмо от французского издателя, в котором тот сообщает, что в 2003 году на экраны европейских кинотеатров вышел немецкий фильм «Гуд бай, Ленин!», сюжет которого подозрительно похож на сюжет романа Славниковой. Потребовалось срочно доработать предисловие к роману, чтобы убедить читателя в том, что именно она настоящий автор. Но этим дело не ограничилось – Славникова собрала пресс-конференцию, где заклеймила позором всех, кто причастен к столь чудовищному воровству. Увы, грабителя выявить не удалось, поскольку слишком многие люди ознакомились и с романом, и с его синопсисом ещё в 2001 году – только поэтому экзекуция не состоялась. А уж искать в диалогах, прозвучавших в фильме, сходство с текстом романа – дело и вовсе безнадёжное. Вот если бы кто-то попробовал копировать литературный стиль, тогда злоумышленнику наверняка не отвертеться. Для доказательства приведём несколько фраз из романа Славниковой «2017», объединив их в более или менее связанный текст:

«"Среди извилистых луж" с "растянутыми позами", с "раздавленными волосами", "табачною щетиной" "размазывая сырую кашу, насыщенную" "влекомым багажом", как "палка слепца" "возникла невесомо одетая женщина с пустыми длинными руками". "Незнакомка просвечивала сквозь". "Поступью рока маршировали слитные" "бодрые мурашки". "Судьба присутствовала!"»

Вряд ли в мире найдётся ещё один автор, способный так писать – речь о том, что заключено в кавычки. Разве что поискать в «Записках сумасшедшего» Николая Гоголя…

Помимо Шишкина, Пелевина и Славниковой, не слишком требовательная публика причисляет к современным классикам и Владимира Сорокина. Он тоже лауреат всяких премий и прочее, и прочее. Одно лишь огорчает – ему никак не удаётся смыть со своего чела клеймо «певца порнографии», которым когда-то наградила его некая читательница, буквально обалдевшая после того, как прочитала «Голубое сало» и «Сердца четырёх». Не меньше был поражён Андрей Немзер, имевший неосторожность прочитать первый из этих двух романов:

«В романе наличествуют: апокалиптическая футурология, альтернативная версия истории XX века, гомосексуализм, каннибальство, квазирелигиозное изуверство, пародии (частью формально выделенные, частью растворенные в тексте) на русских классиков и новейших сочинителей, педофилия, изощренные пытки, раскавыченная цитата из Солженицына, наркомания, простатит, стрельба, вселенские катаклизмы, залитый фекалиями зал Большого театра, клонирование, сюрреалистические видения, КГБ и очень много разнообразной жратвы».

Понятно, что заимствование жратвы ненаказуемо, если заплатил по счёту, но воровство у Александра Солженицына не даёт покоя. Вот если бы украл у своего собрата по перу Валерия Ерофеева – тут никто не стал бы возражать, поскольку кража, совершённая одним «певцом» у другого не менее популярного «певца» это настолько обыденное дело, что по такому поводу не стоит возмущаться. Впрочем, писатель Александр Гаррос рассудил иначе, обратив внимание на то, что в романе «День опричника» Сорокин изрядно позаимствовал из рассказа «Попугайчик» Ерофеева. Лев Данилкин дал очень точную характеристику этому роману:

«Роман целиком, на все сто процентов, состоит из гэгов – классических сорокинских, проверенных временем, обкатанных во многих текстах гэгов: непременная гомосексуальная сцена, озорное групповое изнасилование, жаркий спор о мнимо общеизвестном, матерная интермедия <…>, трехстраничная наркотическая галлюцинация, наконец, шутейное членовредительство под переиначенную советскую песню».

По сути, в романе имеет место не что иное, как самоплагиат, но это сугубо личное дело «самобытного» писателя. Кстати, он попытался разъяснить кое-что заблудшему читателю, опровергая мнение своих хулителей:

«Они, как люди поверхностные и недалекие, реагируют на некие жёсткие сцены, на эротику и нецензурные выражения, которые есть в моих вещах. Но это же не всё, что я делаю. Это не есть цель для меня. Эротика есть и у Набокова, и у десятков других писателей, но их не считают порнографами, потому что культура уже переварила их».

Сравнение с «Лолитой» Владимира Набокова просто умиляет! Можно предположить, что Сорокин «Лолиту» не читал или же его личная культура не вполне приспособлена к такому «перевариванию». Многое объясняют его слова о сущности литературы:

«Дело в том, что русская культура мне вообще представляется таким ландшафтом, по которому прошло стадо литературных слонов. Там всё вытоптано слоном по имени Великая русская литература».