Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е — 1980-е). Том 1. Книга 1.

Отсюда вытекает простой и вполне операционный критерий для библиографа: аналогом «публикации» в «Самиздате» правозащитного или иного общественно-политического текста может считаться появление его в том или ином самиздатском периодическом издании или сборнике, «самиздатность» которого сомнений, как правило, не вызывает.

Конечно, этот критерий, говоря математическим языком, достаточный, но не необходимый. С одной стороны, найдется изрядное количество диссидентских текстов (особенно относящихся ко второй половине шестидесятых — началу семидесятых годов), которые вполне интенсивно размножались Самиздатом самостоятельно, вне всяких сборников и иных конволютов. С другой стороны, некоторые поздние повременные издания (например, исторический сборник «Память») ходили в рукописи в весьма ограниченном круге читателей, и их распространение шло, в основном, за счет издания за рубежом и последующего нелегального ввоза «тамиздатных» экземпляров в СССР.

Однако за основу для составления библиографического справочника этот принцип, думается, можно было бы принять. Я только хотел бы еще раз подчеркнуть, что я предлагаю его не для всякого самиздата, а для самиздата общественно-политического содержания, порожденного правозащитным движением после его консолидации в 1968 г. Потому что, во-первых, для общественно-политических неподцензурных текстов более раннего времени не требовалось включения ни в какие конволюты. (Примеров тьма. Назову только два — открытое письмо Э. Генри И. Эренбургу и не менее знаменитая запись обсуждения книги А. Некрича «22 июня 1941 года» в Институте истории АН СССР). А, во-вторых, не требовал такого включения и литературный, художественный Самиздат, который продолжал существовать в своей традиционной форме: по-прежнему самиздатскому распространению подвергались отдельные произведения: романы, рассказы, пьесы, стихи и пр. Впрочем, в некоторых общественно-политических самиздатских альманахах и повременных изданиях — например, в «Поисках» — печатались и произведения беллетристические, литературные. Но собственно литературных изданий, таких как московские «Метрополь» и «Каталог» или некоторые ленинградские журналы, было не так уж много. Поэтому мой критерий годится только для «правозащитного» и иного «общественно-политического» самиздата.

И дело Бродского, и первая публичная петиционная кампания, возникшая вокруг дела Синявского и Даниэля, показали, что Самиздат — прекрасный инструмент не только для реализации творческой свободы литераторов, философов и историков, но и для выражения гражданского протеста. Вторая петиционная кампания, 1967–1968 гг., толчком к которой стало дело Гинзбурга и Галанскова, уже включает в себя такие общественно значимые вопросы, как практика политических репрессий (осенью 1967 г. в Самиздате появилась книга Анатолия Марченко «Мои показания» — первое документальное свидетельство о современных политических лагерях), гонения на свободу совести (к активистам правозащитной борьбы присоединились «диссиденты от православия», протестовавшие против вмешательства государства в дела Церкви), некоторые национальные проблемы (с московскими правозащитниками установили постоянный контакт лидеры движения крымских татар за возвращение на родину).

Все это привело к возникновению «Хроники текущих событий» — машинописного информационного бюллетеня правозащитников и, по совместительству, первой и единственной газеты Самиздата. (Кстати, именно тогда, на рубеже шестидесятых и семидесятых годов, слово «Самиздат» стали писать с большой буквы). День выхода первого выпуска «Хроники» можно считать и датой окончательного оформления правозащитного движения в СССР. Ведь на протяжении 15 лет (1968–1982) «Хроника» была общепризнанным стержнем этого движения.

Слово «стержень» применимо к «Хронике текущих событий» в нескольких отношениях. Начнем с того, что вместе с «Хроникой» пространство диссента приобрело временное измерение. Предыдущий период не мог быть отрефлексирован общественным сознанием в категориях исторического времени: экзистенциально мотивируемое сопротивление имманентному злу не знает этих категорий. Даже многие из тех, кто был склонен описывать это зло в политических терминах (например, персонифицировал его в Советской власти, коммунизме etc., — а таких с каждым годом становилось все больше), ощущали свое противостояние как нравственное или даже эстетическое, а, стало быть, находящееся вне исторической перспективы. Какая при этом может быть «хроника»?

Какие «события»? Что на что повлияло: название бюллетеня на мироощущение правозащитников или, наоборот, выбор названия был обусловлен наметившимся сдвигом в мироощущении? Честно говоря, не знаю. Как бы то ни было, «Хроника» создала ось времени, вокруг которой выстраиваются дальнейшие события советского диссента, переосмыслила каждый данный акт Сопротивления как момент истории диссидентов, сформировала представление (скорее всего, ложное) о «диссидентском движении».