Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е — 1980-е). Том 1. Книга 1.

Существовали и более важные обстоятельства, разводящие две струи советского диссента — «гражданский» и «культурный» — и, соответственно, два типа Самиздата, в разные русла. Во-первых, изменялся сам смысл общественного протеста: от экзистенциального выражения несогласия («не могу молчать!») к вполне профессиональной постановке общественной задачи («сбор, верификация, систематизация и доведение до сведения заинтересованных лиц и организаций сведений о нарушении прав человека в Советском Союзе»). Но, поскольку «заинтересованные лица» внутри страны, благодаря предыдущей активности диссидентов, в общем, уже имели представление о ситуации с правами человека в СССР, а «заинтересованных организаций», помимо диссидентских, в СССР не существовало, адресатом правозащитной активности постепенно становилось не столько советское общественное мнение, сколько Запад. Этому способствовало и второе обстоятельство: постепенное перенесение акцентов с традиционно самиздатской формы бытования неподцензурных текстов на иные способы распространения информации — в первую очередь, на т. н. «тамиздат».

«Тамиздат» (термин, пародийно повторяющий слово «самиздат», которое, напомню, в свою очередь пародировало официальное «Госиздат») — это, в советском словоупотреблении 1970-х годов, тексты, опубликованные в зарубежных издательствах и нелегально ввезенные в СССР. «Тамиздат» как явление возник еще в середине 1950-х годов. Первыми известными миру советскими «тамиздатчиками» стали Б. Пастернак, А. Синявский, Ю. Даниэль, А. Есенин-Вольпин, М. Нарица, Е. Евтушенко, В. Тарсис. На рубеже десятилетий переход произведения из Самиздата в «тамиздат» становится типичным элементом его судьбы. А в 1970-е гг. это уже явление едва ли не массовое: значительная часть советских литераторов, даже из числа принадлежащих к культурному истэблишменту, принимается отправлять свои рукописи на Запад, невзирая на неудовольствие властей (которое принимало самые разнообразные формы, но, после скандального процесса Синявского и Даниэля, почти никогда не доходило до уголовного преследования). При этом ряд авторов — Солженицын и другие писатели, не желавшие откровенно ссориться с советской властью, ранние диссиденты — объясняли публикацию своих текстов за рубежом ссылкой именно на самиздатское их распространение. Насколько эти декларации были искренними и соответствовали ли они реальности, т. е. в какой степени утечка рукописей происходила действительно вне ведома и контроля их авторов, — другой вопрос. К середине семидесятых правилом становится и противоположное направление дрейфа — из «тамиздата» в Самиздат (чаще всего, в виде фотокопий). Еще позднее, когда каналы возвращения текстов в страну стали относительно хорошо отлаженными, размножение их самими читателями перестало быть необходимостью, во всяком случае, в Москве и Ленинграде.

Сказанное касается и диссидентской, в частности, правозащитной литературы. Даже «Хроника текущих событий», начиная примерно с пятидесятого — пятьдесят пятого выпусков приходила к читателю в основном, в виде нью-йоркского переиздания или через зарубежное радиовещание на русском языке. Что же касается большинства других диссидентских текстов, то их хождение и «саморазмножение» к концу семидесятых было настолько незначительным, что говорить о них как о произведениях Самиздата (а не как о «кружковой литературе») можно лишь с весьма серьезными оговорками.