Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов

Я отношусь к тем, кого называют «шестидесятниками». Кто считает, что неважно, как человек одет, как подстрижен, главное — духовное. И также очень важно говорить о том, что главное — духовное. И очень важно, чтобы говорить об этом на кухне.

Очень долго пришлось себе доказывать, что внешнее — это проявление внутреннего. Особенно когда работаешь в визуальных жанрах.

Очень многие считают, что все заключено в словах. Но слова — это лишь часть правды.

Я стал гораздо больше придавать значения так называемому внешнему. Пришлось в свое время задуматься об элементарных вещах. Ведь и ногти могут крупным планом показать.

Все приобретает значение: одежда, прическа, цвет глаз. Я понял, что у человека должна быть ответственность как у части окружающей среды за то, как она выглядит, эта среда. Человек должен ощущать себя частью пейзажа.

…Могу сказать, что ни минуты я не жалел и, несмотря на драматические события вокруг канала НТВ, не жалею о том, что в свое время согласился переменить судьбу, приняв предложение работать на ТВ. Это сделало мое существование еще более насыщенным, а это — самое главное, на мой взгляд.

И куда бы я теперь ни поехал или ни пошел в этом городе, отовсюду смотрит на меня Останкинская башня. Смотрит, как оставленная дома жена, как Ярославна…

Тринадцатый стул («ЛГ», 1974-1983)

Счастливчик

Люди ничего не дают с такой охотой и с таким удовольствием, как советы. Но, если вы хотите, чтобы вас буквально полюбили с первого взгляда, остановите встречного старожила и спросите, как найти нужную вам улицу.

Человек, к которому я обратился с подобным вопросом, буквально весь засветился от радости.

— Вам чертовски повезло, — сказал он, глядя на меня влюбленными глазами.

— В каком смысле? — спросил я.

— Не встреть меня, вы бы здесь плутали неизвестно сколько.

— Весьма признателен.

— Нет, да вы просто счастливчик!

— Не знаю, как вас и благодарить.

— Так вам, значит, нужно на Сиреневую улицу?

— Да, на Сиреневую.

— В гости, небось, идете?

— Да, в гости.

— То-то, я смотрю, вы с цветами и с тортом.

— Да, знаете ли, неудобно как-то с пустыми руками.

— Так, значит, на Сиреневую?

— Хотелось бы!

— Это проще простого. Я вам сейчас объясню. А вам случайно не нужно на Подсолнечную?

— Нет, мне нужно на Сиреневую.

— А то бы я мог заодно объяснить, как пройти на Подсолнечную.

— Как-нибудь в другой раз.

— А жаль! Тоже хорошая улица. Совсем недалеко отсюда.

— Я бы с удовольствием, но меня ждут на Сиреневой.

— Считайте, что вы уже там!

— Сам честно говоря, поражен!

— А то знаете, некоторые как начнут объяснять, и напутают, напутают, а человек все-таки в гости идет, спешит все-таки… Что такое, вам дурно?

Это были последние слова, какие дошли до моего слуха. Очнувшись, я увидел склонившееся надо мной румяное лицо, увенчанное медицинской шапочкой. Лицо улыбалось.

— Ну, вот мы и пришли в себя. Поводов для беспокойства абсолютно никаких нет…

Я хотел что-нибудь сказать в ответ, но лицо с мягкой настойчивостью перебило меня.

— Вам сейчас пока нельзя разговаривать. Знаю, знаю, голубчик, вашу историю. Вы ведь Сиреневую улицу искали… Ваше счастье, что попали именно на меня. Никто вам лучше не объяснит, как пройти на Сирене…

И я снова закрыл глаза.

По справедливости

У Пескова Севы сегодня семейное событие. Сегодня он с женой Светой разводится. Имущество делит по справедливости. Чтоб никому не обидно было. Это, значит тебе, это — мне.

Ей — утюг электрический на 127 вольт.

Ему — зажим велосипедный для брюк.

Ей — наволочка полотняная с синей каемкой.

Ему — портрет Хемингуэя позднего периода.

Ей — подставка для чайника и сам чайник.

Ему — 3-й том Мамина-Сибиряка.

Ей — подушка гусиного пера.

Ему — звезда, которую он достал для нее с неба 14 июня 1983 года, когда они, еще не будучи мужем и женой, шли от Самотеки к Каляевской.

Ей — туфли, почти как новые, в которых она, еще не будучи его женой, собиралась идти с ним на край света.

Ему — бумага писчая, на которой он не сегодня-завтра, вот только с делами разделается, начнет писать диссертацию.

Ей — комната в трех шагах от метро.

Ему — право на дополнительную площадь, которое он будет иметь, когда напишет эту самую диссертацию, которую он не сегодня-завтра сядет писать, вот только с делами разделается, ей-богу.

Еще у них есть бабушка, которая в данную минуту сидит на стуле.

Ему — стул.

Ей — бабушка.

Не обижена и бабушка. Бабушке достается самое дорогое, что у них есть, — сын Юрочка, плод любви.

А в придачу ко всему Сева получает щелчок дверного замка и окропленный осенним дождичком тротуар, с прилипшим желтым листом, на котором в данную минуту он. Сева, стоит со стулом в одной руке и чемоданом в другой.

Происшествие

Однажды по дороге на службу Петров спас старушку, вынес ее из горящего дома. Когда на место происшествия прибыли корреспонденты, смельчака и след простыл, он в это время входил уже в двери родного учреждения.

— Опять вы на работу опоздали, Петров, — встретил его начальник. — Что вы на этот раз скажете? Снова автобусную остановку перенесли? Или, как вчера, будильник сломался?