Антология сатиры и юмора России XX века. Том 19

Прелесть же творений Астрид Линдгрен или Алана Милна, как и единственных в своем роде созданий Эдуарда Успенского, заключаются не столько в своеобразии их внешней, «кукольной» неповторимости (Карлсон или Винни-Пух, или Чебурашка), хотя и в этом тоже, но прежде всего в неотразимой обаятельности их сути, в самой философии их метафоричности. Скажем. «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» ничто иное как метафора детского одиночества. Разглядеть и почувствовать его, увы, способны лишь редкие из взрослых особей, не истощивших запаса душевного тепла и пристальности в суете и эгоизме своей регламентированной повседневности. Неисчерпаемое и неутоленное никем из близких любопытство любого на свете Малыша, его естественная и необходимая жажда общения лишь скрашивается природной фантазией (оттого и все дети талантливы). И вот тогда-то, и вот поэтому эта фантазия и материализуется в необыкновенно милое и непоседливое, как ребенок, существо с пропеллером за спиной готовое в любую минуту на шалости и веселье от полноты так и бьющих жизненных сил — именно взрослый, «мужчина в самом соку», спаситель от одиночества Карлсон. живущий под крышей где-то на таком заманчивом для всякого чердаке. Уж он-то не знает этих дурацких заученных фраз, которыми разговаривают с Малышом занятые своими проблемами взрослые. И главное — спасибо Карлсону есть чем теперь у нас оправдаться, даже за опорожненную дочиста банку с вареньем, что мы и делаем перед неверящими ни одному нашему правдивому слову родителями. И только тогда, когда они, до смерти напуганные историей с гулянием Малыша по крыше. вдруг открывают для себя горькую истину его одиночества и своего равнодушия, а в доме появляется настоящий щенок (исполнилась самая заветная мечта), только тогда и мог исчезнуть Карлсон. Правда, скорее всего он живет на крыше другого дома, быть может и в другом городе, а то и в другой стране, ибо детское одиночество буквально безгранично. как наше взрослое небрежение к самому чувствительному и самому важному времени становления каждого человека. Блистательная и глубокая метафора, выведенная гениальной писательницей не только из собственных размышлений и опыта, но и выявленная из нашего подсознания, то есть ставшая теперь и нашей ясной мыслью, и делом нашей совести!

Другая, но не менее прекрасная философская сущность заключена и в метафоре, выразителем которой стал еще мало чего видевший на белом свете Чебурашка — один из самых любимых всеми персонаж сказочника Эдуарда Успенского.

Вот уж кому, не в пример Малышу повезло со взрослы-ми. которые хоть и не всегда его понимают, но зато и жалеют, и готовы всегда прийти на помощь, и делятся с ним даже тем, что у них на душе, а не только в холодильнике. Да еще где и найдешь такого доброго и сильного взрослого, ставшего для него, безродного сироты (он же чебурахнулся — словечко-то какое! — из ящика с апельсинами. бог весть откуда прибывшими)и мамой-папой, и другом, и мудрым собеседником, и просто Крокодилом Геной, который работает и посейчас, очевидно, крокодилом в местном зоопарке. Но подумайте, кто всеми силами стремиться вызволить Чебурашку из бед, которые то и дело чинит до наивности злобная старуха Шапокляк(тоже словечко на улице не валяется!)со своей Крыской-Лариской? Кто за него переживает ничуть не меньше Крокодила Гены, кто? Да кто же, как не мы! Ибо нет на свете существа более доверчивого и беззащитного, чем этот трогательный, лопоушистый Чебурашка, нет на всей земле даже самого малого ребенка, который не осознавал бы над ним своего превосходства![2] А это, согласитесь, дорогого стоит: оно стоит пробуждения лучших человеческих чувств, потребности оберечь то-го. кто меньше и беззащитней тебя. Не хотел никого цитировать, но как тут не вспомнить великого остроумца Станислава Ежи Леца, высказавшего одно из самых уместных для нашего случая наблюдений: «Выдумать персонажей и предоставить их собственной судьбе — на такое способен только выдающийся писатель».

Не менее глубока и философична идея цикла повестей Успенского из жизни обитателей Простоквашина. Это идея любящей и дорожащей друг другом семьи. причем семьи, напрочь лишенной предрассудка деления членов своего чуткого и любящего сообщества на детей и взрослых. на людей и собак, на котов и почтальонов, которых от семьи тоже невозможно отделить в силу их искренней привязанности и холостяцкого одиночества.