Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин

Федя восседал на подушках в роскошных апартаментах. Рядом почтительно застыл секретарь. Вереница лакеев проносила перед Федей серебряные блюда с обильными яствами — мясо, рыба, зелень, фрукты. Каждое блюдо показывали Феде, тот кивал и хватался за вилку и нож, но блюдо уносили и показывали следующее, он опять радостно кивал, но и это блюдо сменялось очередным, пока весь парад съестного не закончился.

— В чем дело? — нахмурился Федя.

— А в чем? — заволновался секретарь. — Вы, как обычно, одобрили меню для ужина гарема.

— Что? Гарема? Вернуть! Назад!

Лакеи поспешной вереницей проследовали в обратном порядке, но на серебряных подносах остались лишь мясные кости, рыбьи скелеты да огрызки фруктов.

— О, солнценосный! Что-нибудь не так? — дрожал секретарь.

— Так, так… — Федя только махнул рукой.

— О, луноликий! А на ночь вы, как обычно, желаете ваш любимый орех «хухры-мухры»?

— Да, желаю орех! — обрадовался Федя.

— Малый или большой?

— Самый большой!

Секретарь удалился и вернулся с подносом, на котором было нечто большое, орехообразное, завернутое в золотую фольгу, и вновь удалился.

Федя набросился на орех с вилкой и ножом, но оба прибора сломались о твердыню. Федя в отчаянии попытался укусить орех, но поплатился за это зубом.

Вновь появился секретарь — с новым подносом и новым орехом, точнее, крохотным орешком.

— О, верблюдообразный! Большой орех «хухры-мухры» подан!

Секретарь взял огромный орех, оказавшийся просто камнем в позолоте, торжественно тюкнул им по малому орешку, расколол, ловко забросил ядрышко в распахнутый от удивления рот Феди и смахнул с его бороды крошки.

— Надеюсь, вы славно насытились?

— Насытился, — буркнул Федя. — Славно.

Секретарь вновь исчез и вернулся с бутылкой вина, показал Феде этикетку. Тот оживленно кивнул — не поел, так хоть выпить. Секретарь махнул рукой, появился лакей с сотней таких же бутылок на тележке и в сопровождении секретаря покатил их в глубь апартаментов.

Федя ошалело посидел, потом побежал за ними.

В ванной комнате секретарь и лакей выливали вино из бутылок в мраморную ванну.

— Вы что?! — не сдержал крик Федя.

— О, пустынеподобный? — замер от ужаса секретарь. — Разве сегодня не среда?

— Ну, среда…

— Уф! — выдохнул секретарь. — Значит, все верно: по средам — ванна из французского бордо, а в четверг — советское шампанское.

— Все! Уходите! — приказал Федя. — Приму ванну, и спать!

— Как? Разве вы не назначите на ночь любимую жену?

— Сегодня я доверяю выбор тебе, — выкрутился Федя.

Секретарь взял сафьяновую папку со списком гарема.

— Зухра?.. Нет, вас огорчила ее холодность… Саида?.. Нет, вас утомила ее пламенность. А Гульчохра…

— Давай, давай Гульчохру! — Феде надоела эта волынка.

— Осмелюсь напомнить, — потупился секретарь, — Гульчохра в декретном отпуске. Вот, может быть, сладкогрудая Фатима…

— Да, Фатиму — и спать!

— Как? — вновь изумился секретарь. — Разве вы не пожелаете доброй ночи вашему обожаемому верблюду?

Они вышли на стоянку, где среди машин возвышался верблюд. Секретарь подал серебряный поднос с колючкой. Федя предложил ее верблюду, но тот презрительно покачал башкой и смачно плюнул в лицо лжешейху.

Секретарь вскрикнул и начал оседать, теряя сознание. Федя подхватил его, утешил:

— Ничего, ничего, это у него акклиматизация…

В роскошную спальню сквозь стеклянную крышу последнего этажа светили звезды. Посреди спальни стояла кровать под балдахином. Секретарь поклонился Феде.

— Осмелюсь пожелать приятных сновидений!

И удалился. А Федя — голодный, оплеванный, злой — наконец с облегчением рухнул спиной на кровать… и с воплем вскочил, сорвал покрывало — под ним лежала решетка, утыканная гвоздями.

На крик Феди опять примчался секретарь.

— Что?! Что… это? — гневно указал Федя на гвозди.

Секретарь упал на колени.

— О великий шейх и величайший йог! Прикажи отрубить головы ленивцам, недостаточно наточившим острия твоего любимого ложа…

— Не надо! — прервал Федя. — Сегодня я добрый, прощаю.

Секретарь, пятясь, удалился. Федя вышвырнул из постели решетку и без сил откинулся на ложе.

Но не было ему покоя: зазвучала чарующая музыка, и впорхнула грациозная девушка в парандже, шальварах, с голым животом.

— A-а, Фатима… — уныло вспомнил Федя.

Фатима начала волнующий танец. Но Федю это явно не волновало. Он сонно следил за порханием ножек, движениями плеч, конвульсиями живота. Однако Фатима упорно приближалась, касалась его лица взлетающими шелками. Он вяло похлопал ее по бедру.

— Молодец, Фатима, хорошо, иди… — Но рука его, ощутив живую плоть ее бедра, задержалась. — Хотя нет, погоди… — Рука опустилась пониже. — Погоди, Фатима… о, какая у тебя… Фатима!

Он вскочил, она отпрянула и завела древний, как мир, танец-игру: то призывно маня, то лукаво ускользая. Федя возбужденно метался за ней, и сам включился в танец — нечто на манер лезгинки с припаданием на одно колено и выкриками «асса». Однако вожделенная цель все не давалась ему в руки.

Он схватил бокалы, побежал в санузел, зачерпнул из ванны французского бордо и вернулся в спальню.

— Сейчас, Фатима, сейчас мы с тобой тяпнем по-нашему… по-арабскому…