Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 29. Семен Альтов

— Папаша, склеп задумали на века или на каждый день подешевле? — весело спросил гробовщик.

— Мне бы каминчик облицевать для красоты восприятия!

— Домашний крематорий! — хохотнул мастер. — Сделаем! И не таких хоронили! Камин, как могила, один на всю жизнь, тут жаться нет смысла. Три сотни долларов — по-божески, из уважения к покойному, то есть к вам!

Через неделю могильщик приволок мрамор и облицевал в лучшем виде. Единственное, что смущало, — приблизившись, можно было разобрать на мраморе, хоть и выскобленное, «Голицын. 1836-19…».

— Как вам плиточка?

— Симпатично. Но вот надпись… Все-таки это камин, — неуверенно сказал Петр Сергеевич. — К тому фамилия моя тоже Голицын.

— Во совпало! — обрадовался гробовщик. — А может, вы из князей Голицыных будете! У нас же никто не знает, от кого кто произошел. Самородки! Ваше сиятельство, три сотни отсыпьте! Благодарю. Здесь телефон, надумаете умирать, я к вашим услугам! Плита на могилку, считайте, у вас уже есть!

И вот наступил торжественный день. Петр Сергеевич под рубашкой тайком от соседей пронес семь полешек. Дождавшись ночи, когда дым из трубы никто не увидит, Голицын сел на стул, раскурил трубочку, усадил рядом Жоржика и дрожащей рукой поднес спичку к камину. Огонь, прыгнув с газеты на щепочки, отсалютовал красными искрами.

Голицын уперся глазами в камин, позабыв, где он, кто он. Синим пламенем горели заботы и уносились, проклятые, в дымоход. Пес Жоржик встал у камина, потянулся и рыкнул английским баском, колечко хвоста распрямилось, Жорж у камина почувствовал себя догом.

Петр Сергеевич расхохотался, пыхнул трубочкой, раскрыл Байрона и начал читать. Проглотив три страницы, сообразил, что читал по-английски! Хотя и не знал языка! Значит, знал! Просто создайте человеку условия, где он все хорошее вспомнит. А для этого надо, чтобы он все плохое забыл. Вот и вышло — человеку для счастья нужен камин.

Голицын кайфовал минут двадцать. Дым, заблудившись в развалинах дымохода, вылез на лестницу, облаком начал спускаться вниз.

Захлопали двери, соседи забегали, раздувая ноздри, как гончие псы: «Горим, горим, горим!» Взяв след, по запаху вышли на квартиру Голицына, забарабанили в дверь.

Петр Сергеевич открыл и, не выпуская изо рта трубку, спросил: «Хау ду ю ду?» В ответ ему дали по голове, ворвались в комнату, где безмятежно трещали дровишки в камине.

Кто-то плеснул ведерко воды, огонь обиженно зашипел, завоняло удушливо гарью — и все успокоились.

— Понятно! — радостно потер руки Тутышкин из двадцать второй. — Поджигает памятник архитектуры без особого на то разрешения! Пять лет строгого режима, считайте, уже имеем! Да еще, я вижу, плита с кладбища? Осквернение могил без соответствующего разрешения! Приплюсуйте еще пару лет! Захотелось последние дни провести в тюрьме? Поможем!

— Да что я такого противозаконного сделал? — шептал Петр Сергеевич, ощупывая голову. — Хотел посидеть сам с собой у камина!

— Значит, так, — улыбнулся Тутышкин. — Стену заделать, чтобы камином тут и не пахло. Плиту в течение суток вернуть покойному! И скажите спасибо, что не сдали в милицию! Помните: в доме этом живете вы не один!

Пришлось Петру Сергеевичу звонить гробовщику-облицовщику. Тот долго смеялся, но все-таки согласился за пятьдесят долларов увезти плиту на ее законное место.

Голицын поехал вместе с плитой, которая стала ему дорога как память о камине.

Могила покойного Голицына давно не посещалась, заросла, везде мусор. Печальное зрелище.

Голицын навел на могилке порядок. Убрал мусор, песочку подсыпал, оградкой обнес, серебрянкой покрасил. Сколотил скамеечку. Посадил цветы. Славное получилось местечко.

Петр Сергеевич часто приходил на могилку, садился на скамеечку и чувствовал, что вокруг все свои. Спасибо князю Голицыну! Оставил в наследство кусочек земли два метра на полтора.

Обходя владения, Жоржик держался так гордо, будто княжеская голубая кровь текла если не в нем, то где-то рядом.

Выродок

— А сколько стоит эта шапка?

— Сто пятьдесят.

— А в том магазине такая же триста пятьдесят.

— Не торгуйтесь. Эта последняя.

— Но почему в том магазине дороже, чем у вас? Шапка хуже? Или мех другой?

— На ярлыке написано: сто пятьдесят, и я не продам и на рубль дороже!

— Ничего не понимаю. Вроде нормальная меховая шапка, а стоит дешевле. Из кого она? Чей мех?

— Государственный.

— Понимаю. Зверя самого как зовут?

— Вам-то что? Нравится — берите! Надоели! «Почему дешевле, какой зверь?» Выродок!

— Кто?

— Шапка из меха выродка. Понятно?

— Ах это выродок… так вот он какой! То-то, я вижу, знакомое что-то… А в жизни на кого похож?

— На выродка и похож. Говорят, помесь выдры с диким кабаном.

— Так он, собственно, что… хрюкает или плавает?

— Плывет и хрюкает. Копыта, плавники, крылья, хвост. Такого куда ни кинь — выживет! Ну что вы! Выродковые шапки на экспорт идут.

— А что ж они, такого зверя сами не могут вывести?

— Нет. Для выродка нужны определенные условия. Они только у нас.

— А им слабо создать условия получше?

— А ему надо чтоб похуже. В хороших условиях выродок не размножается, гибнет. А когда все плохо, он только сил набирается, мех густеет.