Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 29. Семен Альтов

…Не при нем велись разговоры: «Почему не оставить сцену? Остался бы в памяти великим и легким!»

Инстинкт выживания!

Когда Райкин появлялся на сцене, зал вставал и минуты три аплодировал. В те годы вставали только при появлении членов Политбюро.

Райкин мог забыть слова, оговаривался — прощали все. В финале зал снова вставал.

Зрительская любовь превращалась в энергию, в эликсир жизни.

Райкин по-юношески легко сбегал со сцены, хлопал по попке актрису, садился в гримерной на стул. Шутил.

Минут через десять на глазах превращался в старого человека.

Моему отцу за восемьдесят. В организме уже многое вырезано. Кое-что осталось.

Целыми днями сидел неподвижно на стуле, похрапывал, просыпался со стоном, ругался на телевизор, засыпал…

Когда я заезжал или звонил, отец возмущался:

— Семен, представляешь: просыпаюсь! И тут ни с того ни с сего…

Дальше подробно симптомы.

— Папа! Тебе за восемьдесят! Сколько вырезано! А ты до сих пор считаешь: все ни с того ни с сего!

— Нет, ты представляешь? Ни с того ни с сего…

Умер отец в восемьдесят восемь. Ни с того ни с сего…

Восьмидесятые. Только начал выступать за небольшие, по тогда сумасшедшие деньги.

Меня находят люди из-под Сыктывкара. Кооператив. Добывают мрамор, делают надгробия.

«Семен, дела идут хорошо. В феврале годовщина. Хочется сделать коллективу праздник. Возьми пару актеров и прилетайте. Не пожалеете!»

Приглашаю трех человек из Ленконцерта.

Прилетаем в Сыктывкар.

Сказано было: «Вас встретит синяя «Волга».

Ждем час. Никакой синей «Волги». Мороз за двадцать.

Говорю ребятам:

«Я кашу заварил, летим назад за мой счет».

Кассирша отвечает: «Ближайший самолет на Питер через неделю. Не расстраивайтесь — билетов нет».

Чем еще можно выбраться отсюда? Причем понятия не имею — откуда! Одному богу известно, где мы находимся!

В зал заходит дядька в тулупе:

— Из Питера кто-нибудь?

— Мы!

— Поехали.

Счастливые, что все обошлось, трясемся в «Жигулях».

— Далеко ехать?

— Да тут тьфу! Два раза пописать!

Едем час, два. Дороги практически нет, но мы по ней едем. Тряска такая, что крошатся зубы.

Посреди ночи подъезжаем к двухэтажному зданию. Здоровенная луна освещает гигантских размеров сосульки. Открывается дверь. Выходит голый мужик в валенках. Глаза закрыты. Он спит. Писает. Уходит. Замерзшая струя красиво переливается.

Будят повариху. Выходит босая, на голом теле тулуп. Ножовкой пилит бревно на полу. Это замерзшие макароны. Отбивает ломом кусок масла, Жарит. Это едим. Вкусно.

В комнате сдвинуты две кровати. Белья нет.

Ложимся. Пять матрацев снизу, пять сверху, мы посередине. Сон крепкий.

В два часа праздник. На столах от спиртного не протолкаться.

Неужели тут закусывают тем же, что пьют?

«Сухой закон. Люди год мучились. Пусть пригубят».

Работаем концерт. Никто не слушает, но принимают на ура. Под крики «ура» чокаются, пьют.

Интересуюсь:

— Кто повезет назад?

— Степаныч.

Оттого что все пьют, а он нет, Степаныч напивается злобой. Как закипевший чайник шипит.

В четыре часа дня садимся в синюю «Волгу».

— На Сыктывкар?

— Нет. Пойдем на Свердловск. Оттуда утром самолетом на Питер.

Господи! Где мы находимся?! Мысленно попытался представить карту России. Не смог.

Едем. Дороги нет, но мы по ней едем. Шофер бормочет сквозь зубы «Говори со мной. Засну, — вам же хуже».

Как только навстречу нам фары, Степаныч кидает «Волгу» на встречную полосу, прет на таран. В последний момент рывком уходит от столкновения. Встречная машина опрокидывается в кювет.

«Будет знать, как Степаныча слепить, сука!»

И так десять часов.

Успеваем в Свердловск на самолет. Через три часа очнулись дома в Питере.

Меня спрашивали: «Где вы были?»

Как ответить? Есть понятие «сердце Родины». Так вот мы побывали… иначе не скажешь, мы были в «жопе Родины»!

…Через два месяца с оказией в квартиру внесли мраморную плиту из Сыктывкара. На плите выбито золотом:

«Мы тебя не забудем!»

И я вас.

В детстве прочел книжку про Индию. Автору удалось так описать вкус мякоти кокосового ореха, сладкого молочка, что долгие годы при слове «кокос» рот наполнялся слюной.

В тридцать пять лет на день рождения знакомый моряк дарит кокосовый орех! Волосатое чудо, мечту детства!

Не мог дождаться, когда гости уйдут. Жена пошла провожать.

Смеясь, гладил орех, целовал, нюхал. Облизываясь, весь в предвкушении, долбанул молотком.

Орех, как шар в боулинге, пролетел по столу, разнес вдребезги тарелки, рюмки, вазу.

Сел на стул, зажал орех между коленями и тюкнул молотком по макушке. Орех вырвался из рук, разбил окно, слава богу — не выпал на улицу!

Начал пилить ножовкой. Орех не выскальзывал и не пилился.

В трех местах порезал пилой руку.

Жена закричала с порога, пыталась вызвать «Скорую помощь».

Квартира как после бомбежки, муж в крови.

Успокоил жену: «Чуток терпения — и угощу кокосовым орехом!»

Жена плакала, сгребая осколки…

В шесть утра кувалдой и зубилом взломал орех! Часть молока вылилась на пол. Веничком и совком собрал драгоценную жидкость и мусор в стакан. Зажмурился, залпом выпил.

Мусор оказался как раз ничего, зато молочко, не при детях будет сказано…

Последняя надежда на мякоть!

Подцепил зубилом кусочек — и в рот.