Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 3. «Сатирикон» и сатриконцы

Птичка Божия не знает
Ни труда и ни забот:
Птичка сахар не скупает
И муку не бережет.

Птичка в песнях век проводит.

Ей не скучно без вина.
Птичка в лавочку не ходит —
Ей и мелочь не нужна.

Птичка спрыгает в курятник,

Пару зернышек сопрет.
Птичка Божия — не ратник
И на службу не пойдет.

Птичка Божия не плачет.

Ей нельзя газет читать.
Для других она не скачет
В кружку деньги собирать.

Завтра выберу полено —

Не забыть бы только мне —
И уверенно задену
Птичку Божью но спине.

Перед кем мне быть в ответе?

Это ж свинство бытия:
Почему на белом свете
Не родился птичкой я?..

«Новый Сатирикон», 1915, № 48

Евгений ВЕНСКИЙ

Мое копыто Пародии

Константин БАЛЬМОНТ

Хочу на дачу… Хочу к чухонцам…
Хочу столицу скорей забыть.
Купаться в море весь день под солнцем.
Варить варенье и сливки пить…
Столичной жизни забуду вздорность,
Гозет, кузенов, жены родню.
Забью забором дверь в коридорность.
Счастливо-гордым себя возмню.
А вечер — еду винтить к соседу…
А ночью — в садик, и там кучу.
Итак, я еду на дачу в среду…
Ни слова, теща! Я так хочу.

Михаил КУЗМИН

Жалко, что вы не любите «Давыдки»[3]

.В интересной драповой вы ходите накидке.
Впрочем, иногда и в «Вене»
Подают удивительно микроскопические пельмени.
Говор, шум, пахнет пивом, немножко грязно…
Как в «Свадьбе Фигаро», — пленительно-буржуазно.
Приходите завтра, — обязательно с Эйленбургом.
В этой шапке вы смотрите драматургом.
Вы замечательно талантливый и хороший…
Позвольте расцеловаться с вашей калошей…

Леонид АНДРЕЕВ

Безумие и ужас… Над всей моей жизнью тяготел суровый и загадочный рок. Точно проклятый неведомым проклятьем, я с младых ногтей своих нес тяжелое адское бремя злобных печалей, ужасных болезней и страшного горя, и никогда не заживали на пористом сердце моем кровоточащие травматические раны. Казалось, воздух губительный и тлетворный окружал меня, как невидимое прозрачное облачко. И никого не было около меня. И никакого Бога не было. И дьявола не было. И людей тоже не было. Рожи одни были. Множество рож. Все рожи, рожи, рожи. Очень смешные рожи. И страшные и зловещие рожи… И вот сейчас придут они, и съедят меня, и раскусают меня на части…

Словно сотня миллионов адских экспроприаторов шушукаются у зловещего окна, и, будто злобный осенний ветер, шелестит их мрачная роковая злоба. Треск! Что это? Это ты, Серый? Я не боюсь тебя. Серый! Изменников и предателей сажают в «Кресты»! Я не боюсь тебя, Серый! Как страшно ворочает кто-то мою серую стену. Это они!.. Будто смерч, поднявшийся со дна громадного чудовищного моря, и словно самум, летящий по раскаленной пустыне, будто стадо диких черносотенных бизонов мчится по пампасам Южной Америки, так и они взломают мою стену. И убьют меня, будто щенка, отчаявшегося найти правду жизни. Но я не боюсь вас, экспроприаторы! Чу! Слышен шепот! Слышен топот! Слышен ропот!.. Идут! Словно десятки миллионов гигантских барабанов отбивают густую тревожную дробь. Рата-плян, плян, плян. Трам! Трам! Трам! Идут предместья моего кабинета. Идут защищать хозяина. Разве можно удержать падающую лавину? Это Степанида бьет в заслонку. Кто осмелится сказать землетрясенью: стой, досюда земля твоя, а дальше не трогай! Это Марфа громыхает ухватом. Идут предместья. Трам, трам, трам… Гремит оружие. Это Максим точит топор! К оружию, граждане. Собирайтесь в батальоны. Максим! Будь корпусным. Рота, пли! Идем! Спасена свобода! Марфа! К шестой дивизии! Степанида! На левый фланг шестой полуроты! Играй же, музыка, труби победу, мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…