Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 3. «Сатирикон» и сатриконцы

Будто зловещий, суровый и тяжелый рок висит над всей моей жизнью. И никогда не заживают мои кровоточащие раны и несчастья, мы убили поросенка, что чесался у моего серого зловещего окна…

Дмитрий МЕРЕЖКОВСКИЙ

Formula inltlalis. После Бородинского сражения, в палатке для раненых, доктор с окровавленными руками держит одной из них сигару между мизинцем и большим пальцем, чтобы не запачкать ее.

Antecedens. Гениальный штрих, достойный кисти Винчи, Беклина, Левитана, Айвазовского…

Connexio. В нем заключено: и непрерывность ужасной работы, и отсутствие телесной брезгливости, и равнодушие к ранам и крови, и усталость, и желание забыться. Сложность всех этих внутренних состояний сосредоточена в одной маленькой телесной надобности — в положении двух пальцев, описание которых занимает полстрочки.

Точно так же необходимо указать на такие штрихи, достойные кисти (см. каталог галерей: Третьяковской. Мюнхенской, Римской, Парижской и т. д.), — маленькая, хорошенькая, с чуть черневшими усиками, чуть-чуть короткая по зубам, верхняя губка молодой княгини Волконской; тяжесть обрюзгшего тела Кутузова, его ленивая старческая тучность, белые пухлые руки Сперанского…

Таких примеров я приведу около двухсот. Поставлю их в таком порядке и наконец представлю.

Consequens. Из сего следует, что Толстой есть величайший тайновидец человеческой плоти. Лев Толстой есть величайший изобретатель этого не телесного и не духовного, а именно телесно-духовного, душевного человека, той стороны плоти, которая обращена к духу, и той стороны духа, которая обращена к плоти…

Достоевский в противоположность Л. Толстому…

Formula finalis. Припоминаю интересный анекдот из жизни и творчества Винчи. А в общем, Толстой и Достоевский знаменитые писатели.

1910

Остались лазейки

«Дождались мы светлого мая.
Цветы и деревья цветут…»
И, длань на печать поднимая.
Законы с угрозой ползут.

«Спокойно ложись на полати

И лапу блаженно соси…» —
Вот новый закон о печати.
Смиряющий резвость Руси.

Заснуть ли?.. Возьмутся ль за лапу?

Умрет ли навеки печать?
Опять не придется сатрапу
Вторые законы писать?

Заплачет бедняга издатель.

Редактор поплачет за ним,
За ним коновод-подстрекатель,
Передовик-аноним.

Заплачут политики кучей,

Забыв вызывающий тон;
Повоет без рифм и созвучий
Строчащий в стихах фельетон.

Корректор заплачет, читатель;

Читателев сват и свояк;
Читателев дальний приятель
И ближний читателев враг.

Там все предусмотрено строго,

Кружится кругом голова.
 Но все ж, попущением Бога,
Останется пресса жива

И будет сильна и здорова, —

Ее не покроет кора.
Читателя кот и корова
Забыты в законе!.. Ура!!

В законе о них ни полслова,

О, как еще много свобод!
Читателя кот и корова
Доставят немало хлопот.

«Новый Сатирикон», 1913, № 2

Ну и времечко!

Гдe-то возле Брынска-града
Жил когда-то Воробей,
Распевавший средь ветвей
Слаще меда-лимонада.

То был век богатырей.

Мы теперь таких не сыщем.
Звал себя и Воробей
Сверхмогучим Воробьищем…

В наше время крупных краж

И свирепых спекуляций
Сдан в архив без апелляций
Исторический кураж.

Нет гордыни, хоть убей!

Всяк в толпу пугливо жмется,
И разбойник Воробей
Воробейчиком зовется…

«Новый Сатирикон», 1915, № 46

Обыватель