Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 3. «Сатирикон» и сатриконцы

Директор театра сначала говорит, что его нет дома, но потом, подумав, действительно, соглашается, что он дома.

Начинают обсуждать ту будущую пьесу, которая еще не написана.

— Голубчик, — говорит директор, — конечно, я не вмешиваюсь, но не пишите вы ничего о политике.

«Не о политике», — отмечает у себя драматург.

— Политика надоела. Не касайтесь также гомосексуальности — это старо.

«Гомосексуальное», — отмечает драматург.

Исключите также еврейский вопрос.

«Еврейский вопрос».

— Забудьте совершенно об армии и флоте.

«Армия и флот».

— Не нападайте на бюрократию.

«Бюрокр…»

Не касайтесь проституции.

«Прост.».

— Не выводите на сцену писателей, скульпторов, борцов, кокоток, сыщиков, спиритов, студентов.

— Постойте, сейчас.

— Вдов, инженеров, депутатов, крестьян, миссионеров.

«…онеров».

— А дайте слушателям здоровую, свежую пищу.

«Пищу».

— К чему вы «пищу» записываете? Это уж явится само собой.

«Само со…»

— Тьфу!

— А главное: не слушайте никаких советов. Пишите то, что Бог на душу положит. Пишите, как и что хочется, и выйдет очень хорошо. Я уверен, что выйдет прекрасно.

Драматург благодарит за совет и раскланивается…Летом все отдыхают: барин, чиновник, депутат. Работает один только драматург.

1911

Слова

Пора перебираться в город. По утрам становится холодно, роса не высыхает до десяти часов утра. Мясник уже дважды приходил со счетом. Увядают цветы.

Лето прошло и — ничего не случилось. Уж который раз! В мае, когда перебирались, думалось, что случится нечто необыкновенное. И ожидалось это со дня на день, с недели на неделю.

«Вот сегодня! Вот вечером…» — смутно думалось Ольге Федорове.

Она взбивала волосы перед зеркалом, брала кремовый с кружевами зонтик и шла.

Шла, — но ни в роще, ни около озера, ни за мельницей ничего не было, кроме пыли, духоты и длинных мыслей.

Так прокатилось лето.

Теперь близка осень, и через несколько дней переедут в город. Что-то там будет?

— Повтори слова, — советует ей мать, пожилая женщина в пенсне. — Александр Романович тебе поможет.

— Какие слова? Я хорошо помню.

— Все лето не повторяла. Нельзя же. Приедем в город, и начнется.

Ольга Федоровна вытаскивает из-под груды книг толстую. изрядно растрепавшуюся тетрадку в синей обертке и. вздыхая, усаживается повторять.

Александр Романович, молодой человек с длинными волосами, невероятно много курящий, тоже садится и приступает к работе.

— Надоела мне эта тетрадка, — замечает она и начинает: — Проблема пола. Проблема наготы. Мужской элемент в женщине. Портрет Дориана Грэя. Любовь не имеет ничего общего с деторасположением.

— Деторождением, — хладнокровно поправляет Александр Романович и затягивается.

— Разве?

Она всматривается и соглашается:

— Да. вы правы: «с деторождением». Свобода пола. Свобода встреч. Кстати, я встретила Ниночку: она выходит замуж за Полозова.

— Неужели?

— Факт. Повезло этой дуре!

— Но ведь Полозов и сам не умен.

— Не умен, а все же… Культ красоты. Половой вопрос. Профессора Фореля.

— Форель сюда не относится. — замечает длинноволосый юноша, — это пример.

— Нет. это слова.

— Пример к словам.

— Ну, все равно. Надоело.

Она зевает и передает синюю истрепанную тетрадку собеседнику.

Тот делает серьезное лицо и слушает.

Ольга Федоровна начинает говорить, считая по пальцам и наклоняя при каждом слове голову с взбитыми волосами:

— Проблема пола. Проблема наготы. Любовь не имеет тра-та-та. Портрет Дориана Фореля… то есть нет. Я слова знаю, — говорит она, — а примеры хуже, бог с ними, с примерами.

В это время входит мать.

— Повторила? — спрашивает она дочь.

— Да, знаю.

— И позапрошлогодние?

— Зачем позапрошлогодние? Они не нужны.

— Действительно, — вмешивается юноша, — позапрошлогодние слова никому не нужны. Их совсем уже не слышно.

— Мало ли, что не слышно, — возражает мать, — неизвестно, о чем теперь будут говорить, какие темы на очереди. Надо быть готовым ко всему.

Ольга Федоровна, лениво раскидывая руками, достает из-под ног тетрадку в коричневой обложке.

— От нее несет мышами! — брезгливо замечает она и морщит хорошенький носик.

— Действительно несет, — соглашается юноша. — Отчего бы оно это?

— Потому что залежалась, — объясняет мать, — если бы выветрила летом, то…

Но дочь раскрывает тетрадку и начинает нараспев повторять:

— Избранники народа. Планомерная работа. Равноправие народностей. Осада власти.

— Осада власти — вычеркнуто. — говорит юноша.

— Да, верно.

— Если вычеркнуто, не надо учить.

— Власть исполнительная да подчинится… неразборчиво кому подчинится.

— Если неразборчиво, тоже не надо, — соглашается мать.

— Нужды крестьянства.

— Кого? — изумленно спрашивает молодой человек.

— Крестьянства! — повторяет дочь.

— Это что же такое? — спрашивает он.

— Не знаю. Может, болезнь такая?

— Не болезнь, а занятие, — солидно замечает мать. — Было такое занятие.

— Ну, бог с ними. Наказ. Оппозиция. Комиссия. Блок.

— Блок как сюда попал? Ведь это из прошлогодних слов.

— Это другой блок.

— Неужели в твое время тоже так было, мама?

— В мое время, конечно, все было иначе. Да, очень нервный век.

— Легко отстать от века, — говорит молодой человек, — уедешь куда-нибудь недели на две, потом вернешься и надо нагонять.