Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 3. «Сатирикон» и сатриконцы

На литературных вечерах лучшие декламаторы читали отрывки из книги Зудотешина. Однажды выступил брат автора (ибо он сам был изъят) и имел колоссальный успех. В течение месяца книга была переведена на немецкий, французский, английский и испанский языки. Хотели было перевести ее и на португальский, но в той стране царит такой хаос, что было не до переводов. В Нью-Йорке даже ухитрились переделать эту книгу в драму, и она тоже имела большой успех. Автор попробовал было переделать эту драму в драму для русской сцены, но ее моментально прихлопнула цензура.

Прокуратура была поставлена в весьма затруднительное положение, ибо отыскать параграф закона, который соответствовал бы в полном объеме преступлению г. Зудотешина, было нелегко.

Наконец, через два года, все устроилось, был отыскан гражданский истец, и параграф закона, и даже свидетели.

Лучшие юристы страны вызвались совершенно безвозмездно защищать подсудимого и проводить его до места ссылки, буде это окажется необходимым.

Места в суд брались с бою. Дума (тогда в стране еще была Дума) объявила перерыв на все время судопроизводства…

Дело началось слушанием.

1911

Оппозиция

Голоса слева: — Ого!»

(Из думского отчета)

В первый раз с левой стороны раздался этот голос:　

— Ого!

И все встрепенулись. Словно это было сигналом. Крайний правый, говоривший об армянской интриге, на минуту замолчал и с тоскою подумал: «Попадет мне!»

Председатель инстинктивно взялся за колокольчик, чтобы изо всей силы замахнуться на левого, который, конечно, сейчас начнет громовую речь.

«Опять ссора с эсдеками, — неприветливо подумал депутат-профессор, печаловавшийся за русский народ на семи иностранных языках. — Всю музыку испортит».

Правые, ожидая громовой отповеди, присмирели, и некоторые так даже сказали:

— Позвольте выйти!

И вышли.

Но…

Крайний правый окончил говорить. Председатель был так заинтересован тем. что сейчас произойдет, что забыл удалить его на пятнадцать заседаний. Удивленный и озадаченный правый стоял на пороге в ожидании, что ему скажут: «Вон!»

Но никто его не гнал. Он еще подождал и, недоумевая, вернулся на место.

— Что же это такое? — громко спросил он товарища по фракции.

— Непонятно! — ответил тот и развел руками.

— Тише, дайте говорить!

— Кому говорить?

— Левому оратору.

— Где же он?

— Вы же слышали: он сказал «ого!». Ну, теперь держись.

— Экие эти левые. Только бы скандалить!

— Дисциплина! Долг перед страной.

Но, странное дело, никто не просил слова, никто не пытался говорить.

Председатель даже приподнялся.

— Господа! Не хочет ли кто возразить? — спросил он и довольно определенно глянул влево.

Подождали некоторое время, и заседание покатилось дальше.

После этого через два дня монархист говорил о субсидии на патриотизм. Говорил очень логично. Приблизительно так: патриотизм продукт дорогой: в сущности, его следует отнести к предметам роскоши. Изготовлять и насаждать его стоит дорого. Между тем народ нуждается в патриотизме. И посему необходимо лицам, занимающимся патриотической промышленностью, выдавать субсидии от начальства.

В то время как он так говорил, с левой стороны, в восточном направлении — как потом удалось выяснить, послышался прежний голос:

— Ого!

«Опять! — досадливо подумал профессор с семью языками. — Ну что им стоит промолчать! Если левые по каждому вопросу будут три дня разговаривать, то мы никогда отечества не спасем».

Опять поднялся среди правых переполох, и опять некоторые сказали:

— Позвольте выйти!

И ушли — подальше от греха.

И председатель взялся за колокольчик.

И стенографистки навострили уши.

И… опять тишина!

Никто не просил слова. Никто не возражал.

Субсидия была Думой решена. Что-то около пяти миллионов — на первое время.

Тут даже профессор не выдержал… Во время перерыва он отправился упрекать левых.

Шел он долго, потому что расстояние надо было пройти большое.

Наконец дошел, поздоровался.

— Послушайте, господа, — начал ученый профессор. — Почему вы не возражали? Ведь вы — оппозиция.

— Конечно, мы оппозиция!

— Я и говорю. Чего же вы не возражали? Ведь пять миллионов ассигновано на поддержку патриотизма. Чего же вы молчали?

— Как мы молчали?! Мы не молчали, — сказал один.

— Еще как не молчали, — добавил второй.

— Но…

— Разве вы не слышали: он сказал «ого!».

— Кто?

— Да вот тот, с бородой: он сказал «ого!».

— Я сказал «ого!» — отозвался с бородой.

— Еще как сказал: «ого!» — добавил второй.

Профессор ушел удовлетворенный.

— Они сказали «ого!», — успокоительно объяснил он своим единомышленникам, вернувшись через некоторое время (ибо расстояние было велико). — Еще как сказали «ого!» Потому что они — оппозиция.

— Конечно, они оппозиция, — согласились свои, — ведь они сидят налево.

После этого все в Думе уже знали, что оппозиция не дремлет и в нужное время непременно заступится за народные интересы и скажет:

— Ого!

Правые ораторы, настаивая на какой-либо крупной и рискованной ассигновке, делали соответствующие паузы и передышки, чтобы оппозиция могла высказаться и вставить «Ого!».

Выходило это приблизительно так.