Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 3. «Сатирикон» и сатриконцы

— Повтори также и четвертого года слова, — произносит мать.

— Мама! — протестует дочь. — Но ведь это такое старье!

— Необходимо! — настаивает мать. — Никто не знает, какая мода будет зимой.

— Я не помню, где тетрадка, — сердясь, говорит дочь.

Искать приходится долго: в комоде, под диваном, даже на кухне. Наконец она нашлась в спальне, в ящике, вместе с грязным бельем.

— Фу, какая гадость! — говорить дочь. — Да это в руки нельзя взять.

— Только пересмотри — успокаивает мать, — потом опять бросишь.

— Я не могу, держите вы, — просит Ольга Федоровна юношу.

Тот перелистывает пожелтевшие страницы, а Ольга Федоровна из-за его плеча читает:

— Диктатура пролетариата. Забастовка. Электричество. Всеобщее, прямое, равное и тайное…

Юноша покровительственно улыбается и произносит:

— Не правда ли: как смешно читать?

— Мама, ну к чему я буду это повторять? Ведь это никому не нужно.

— Ну, про всеобщее и тайное действительно можешь забыть, но другие слова интересны.

— Какие же? Все скучны.

— Историческое вспоминание. — сгоняя улыбку, замечает юноша.

— История есть священная книга народов, главная, необходимая, — начинает дочь барабанить по Карамзину.

Мать ласково смотрит на нее и говорит:

— Пойдем обедать, довольно заниматься.

И потом добавляет огорченно:

— А Полозова ты все-таки прозевала…

1911

Дело Зудотешина

Однажды случилось следующее.

Петр Зудотешин, внук того, известного, выпустил в свет необычайную книгу, в которой все листы были совершенно белые и только на обложке была нарисована голая женщина с рыбьим хвостом и надписью:

«Сочинение Петра Зудотешина. Посвящаю памяти моего дедушки. СПбург. 191* год. Издание первое. Цена 1 р.».

Судьба этой странной книги оказалась совершенно оригинальной; против всякого ожидания, автор сразу получил громадную известность не только в России, но и далеко за ее пределами.

Начать с того, что газета «Вчера» жестоко разбранила автора, во-первых, за стиль, во-вторых, за дерзкий выбор тем и, в-третьих, за национальность. «Развязность автора, безграмотные обороты, порнографические сюжеты и полное незнакомство с русской жизнью слишком явно выдают национальность писаки. Доколе же оборотливые иноплеменники будут скрывать свои специфические имена под русскими фамилиями?»

Газета «Послезавтра», напротив, отнеслась к книге благожелательно. «Мягкий юмор и искренность подкупают читателя; лучшим рассказом бесспорно надо считать первый; что же касается остальных, то нельзя не пожалеть о некоторой торопливой небрежности автора, по всей вероятности, еще юного».

Остальные газеты хранили молчание. Автор уже собирался огорчиться, как вдруг…

Как вдруг книга была конфискована.

— На основании положения и т. д.

Это означало решительный успех. В тот же день было продано в одном Петербурге более двухсот экземпляров, и прибыли несколько телеграмм из провинции: «Высылайте наложным».

Потом в надлежащих сферах стали совещаться, как быть с этой странной книгой.

— Собственно говоря, за что мы конфисковали?

— Как за что? Она вредная.

— Пи… Вы говорите про рыбий хвост? Конечно, это про-ти-во-естественно, но в наше время, когда… словом, это даже пикантно.

— Суть не в том. Содержание книги, к сожалению, касается политики.

— По-ли-ти-ки? Скажите пожалуйста! Но ведь там одни белые страницы!

— Вот в этом-то и вся суть. В прежние времена, когда общество было незрелым, газеты все крамольные мысли помещали между строчками.

— Помню.

— Страшно не то, что напечатано, а то. что не напечатано. Тогда так прямо и говорили: читайте между строчками.

— ГМ… что же из того?

— А то, что главная крамола находится именно в белой бумаге, в междустрочии, междубуквии.

— Положим. Дальше?

— А что же мы имеем в этой книге? Одну сплошную белую бума!у, так сказать, одно сплошное междустрочие.

— Я начинаю понимать вас!

— Эта книга, по-моему, опаснее самой революционной статьи. Ибо в статье догадки читателя ограничены строчками, текстом, смыслом статьи, а здесь — пожалуйте! Никаких пределов!

— Вы думаете, что его следует привлечь?

— Конечно, привлечь. Немедленно.

— Да, но за что именно?

Вот это было не легко решить.

Чтобы не терять времени, у автора произвели тщательный обыск и не нашли ничего предосудительного. Это еще более убедило в том. что он человек опасный.

Долго и экстренно совещались: кто должен привлечь?

— Если решить кто, то уж легче потом узнать за что, — вполне резонно рассуждали в надлежащих инстанциях.

Думали: может быть, железнодорожное ведомство должно привлечь его за клевету? Потому что такая громадная клевета могла быть направлена именно против железных дорог.

Но здесь выручило интендантство и сказало, что, так как вообще за последнее время часто возбуждает обвинения в клевете, оно, так и быть, согласно возбудить и против г. Зудотешина.

Между тем книга все более и более шла в гору. Предприимчивые издатели заготовляли уже пятнадцатое издание. Появились некоторые весьма удачные подделки. Публика брала книгу нарасхват. Автор получал много писем, и все от женщин. Причем доплачивал за марки.