Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 3. «Сатирикон» и сатриконцы

Но девушки не было. Тоска, кислая и беспредметная, зашевелилась в сердце. Какая-то дама с усталыми глазами обронила перчатку и прошла мимо. Его сердце встрепенулось, он поднял измятую, нежно и таинственно пахнущую перчатку и подал. Дама небрежно поблагодарила, рассеянно и деланно улыбнувшись.

— Извините, — сказал он ей, — но сегодня утром… по телефону… виноват!

Дама так удивленно взглянула на него, что он прикусил язык, смешался и быстро отошел.

Последнего акта он не слушал. Кислая тоска увеличивалась. Он оделся и вышел. Строгий холод ударил по глазам и по лбу. У театра и дальше, на площади, молчаливыми рядами черных призраков стояли экипажи, пролетки, сани. Сонные лошади и сонные люди ждали нарядных и сытых людей — ждали уже третий час на морозе и ветре. Многие из них были голодны, другие пьяны. И всех их окутала северная ночь.

Он шел по пустынным улицам. Были заперты все двери, все ворота. Ночное одиночество — зимний сон охватил город. В темном, черном, как бы уставшем небе вырисовывались шпицы башен, строгие контуры колоколен. однообразные, теперь уснувшие силуэты фабричных труб. Невский проспект — чудесный и колдовской днем — теперь был во власти ночных, темных сил. Ровной. широкой, пустынной рекой тянулся он от Невы до кладбища. Человеческие волны высохли в его русле, и по широким тротуарам, которые были шире провинциальной улицы, бродили жалкие, разряженные, уставшие, обмерзшие женщины… Так на песчаный берег отлива море выбрасывает умирающих улиток и сохнущих медуз… Кому нужна их жизнь? Или немая их смерть?

При свете ночных, равнодушных фонарей из глаз женщин, выброшенных ночным отливом на холод тротуарных плит, глядело само великое одиночество…

Он вернулся домой очень поздно, прошел в кабинет и опять увидел перед собой глухонемой аппарат телефона. Голос девушки, которую он искал весь день, чудился ему… Ее не было, она ушла. Вместо нее. словно из земли, выросли другие. Одна завтра будет на балу инженеров, другая послезавтра — на вечеринке воронежского землячества, третья прошла мимо, надменно улыбнувшись. О, счастливая тоска молодости, похожая на улыбку!

От выпитого вина слегка шумело в голове, и на сердце была томная, меланхолическая грусть. Думалось, что провалился еще один день молодости и теперь в ночной, поздний час, когда четко стояли предметы в комнате, казалось, что погибло что-то дорогое.

Он подошел к телефону и, хотя никто не звонил, снял трубку и приложил ее к уху. Странное молчание услышал он. Где-то далеко ударил колокол; ему почудилось, что это говорит с ним — как и сегодня утром — душа города, голос северной зимы, который толкнул его на улицу, к людям, к снежной, меланхолически улыбавшейся сказке…

Юмористическая библиотека «Сатирикона».

1912, выпуск

77

Математик

Гениальныи математик, которого знал весь свет, был приглашен на гастроли и вечером должен был выступить перед переполненной аудиторией.

Он приехал накануне поздно ночью и остановился в гостинице. По обыкновению, ему снились цифры.

Снилось, что он в каком-то зале на эстраде. Зал переполнен (удивительно, что ему никогда не снился пустой зал!), и на черной доске мелькают многомиллионные цифры. Он во фраке и со всеми своими двенадцатью орденами и медалями извлекает корень кубический из огромного числа и… ошибается.

— Неверно! Ошибка! — кричит кто-то над его ухом.

Математика пронизывает холод, он стонет во сне и просыпается.

В дорогом номере все тихо. Тишина и за дверью в коридоре. Математик поднимается, сердце его колотится. Он напрягает память и явно вспоминает девятизначное число, из которого он только что во сне извлекал кубический корень, — 947 673 702.

— Девять… семь… шестнадцать, — бормочет он и находит решение.

Бежит к столу, хватает карандаш. Верно! Совершенно верно! Он не ошибся и во сне извлек корень совершенно правильно!

Засыпает он с мыслью и с желанием опять увидеть тот же зал и ту же публику, чтобы доказать им свою правоту.

Но вместо этого снится груда кирпичей, которую надо возвысить в квадрат, т. е. помножить на себя же. Множить, однако, надо не кирпичи, а только число их. Предварительно необходимо сосчитать их в две секунды… Во сне математик опять начинает ощущать приступ страха. Он живо изобретает для себя какую-то новую формулу и, точно аршином, измеряет ею кучу кирпичей.

— Ошибка! Неверно! — насмешливо кричат и хохочут ему в уши.

Опять просыпается бедняга. Уже мутнеет ночь, рассветает, близок серый северный день, который длится… Сколько секунд он длится?

Математик невольно задумывается. В его мозгу, точно черви, зашевелились цифры — тысячи, миллионы, биллионы… Он нервно хватает себя за голову, за сердце, вычисляет, комбинирует и на этом засыпает.

Когда он окончательно просыпается, уже совершенно светло — насколько вообще может быть светло в конце сентября в северном городе, в гостинице, при условии, что электрические лампы силою в 16 свечей зажигаются в девять часов утра.