Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 3. «Сатирикон» и сатриконцы

Навстречу им прошел отряд с лопатами. Эти люди имели обычный изможденный вид рабочих, одинаковый во все времена и эпохи.

— Вы кто такие?

— Мы — лопаты. Мы роем для господина Икая золото и уголь.

Вид у рабочих, несмотря на внешнее спокойствие, был такой, что даже враг Икая не сказал ни слова.

Далее стояли какие-то чудища с реками железа вместо головы и рук.

— Вы кто такие? — спросил враг Икая.

— Мы — солдаты. Мы охраняем спокойствие и благополучие господина Икая.

3. Еще о том, как жил и живет господин Икай

Господин Икай забыл о словах своего специалиста-врага. Все было спокойно. Специалисты — друзья и враги, одинаково получавшие жалованье, — говорили Икаю о разных свойствах введенной им дисциплины, о природе людской, любящей покорность, и Икай успокоился.

Обои из человеческих лиц улыбались ему. когда он этого хотел. Столы, этажерки, диваны и мягкие ковры из прекрасных женщин пели ему песни, когда он подавал соответствующий знак. Живая библиотека услаждала его слух всячески. И даже жена перестала изменять Икаю. Только несколько раз из-за нее рассчитывались какие-то живые тюфяки, подножки и вешалки.

Жизнь текла спокойно, и все казалось нормальным, как всегда кажется, что бы ни происходило в жизни.

И вдруг, в один из обыкновенных дней, когда так же, как всегда, дышала жизнь и необъятные пространства были бездумны, а дали мудры и непонятны, и росы ложились на поля, и полчища туманов бились о землю, и ветры трепали шевелюры лесов, — возмутились люди.

В квартирах, подвалах, рудниках и мастерских забились трепетные комья сердец человеческих, восстали души, прозрели головы.

Во дворце Икая поднялся могучий и великий шум.

Кричали спицы из колес, стулья, этажерки, лампы…

Кричали поруганные, униженные, гнущиеся в рабстве.

— Мы не хотим быть спицами в колесах!

— Мы не хотим быть стульями и кроватями!

— Мы не хотим быть обоями в кабинете Икая! Наши лица не обои!

По коридорам, лестницам, комнатам, залам бежали ковры и лампы, диваны и тюфяки, во дворе собрались живые лопаты и молоты.

Великий шум разлился по всей земле…

4. И…

…и на этом пока кончается рассказ о живой мебели. Пока еще много осталось ее на свете, а когда ее не будет, кто-нибудь напишет о ней еще раз и — лучше.

1919.

Вильгельм ЗОРГЕНФРЕЙ

* * *

Был как все другие. Мыслил здраво.

Покупал в субботу «Огонек»,

К Пасхе ждал на шею Станислава

И на самой Вербной занемог.

Диагност в енотовой шинели

Прибыл в дом, признал аппендицит

И потом простился еле-еле.

Получив пятерку за визит.

На Святой поведала супруга

С чувством скорби и без лишних слов.

Что в итоге тяжкого недуга

Умер муж, Иван Фомич Петров.

На кладбище ехал он по чину —

По рассчету на шесть лошадей.

Провожала доброго мужчину

Группа сослуживцев и друзей.

И, калошей попирая ельник.

Говорил фон Штрупп, правитель дел:

«Странно, право… Жив был в понедельник,

Нынче ж мертв. Печален наш удел!»

Собеседник ухмылялся тупо.

С крыш текло. Весенний жидкий луч

Отразился от калош фон Штруппа

И стыдливо спрятался меж туч.

Был Петров чиновником в Синоде,

Жил с женой, стоял за «Огонек».

Tы совсем в другом, читатель, роде —

Адвокат, профессор, педагог.

Веришь только в толстые журналы,

Ждешь реформ, чины не ставишь в грош

И, как все другие либералы.

Просто так — с подругою живешь.

Болен был Петров аппендицитом.

То есть воспалением простым.

Ты умрешь, сражен сухим плевритом.

Осложненным чем-нибудь другим.

И твоя кончина будет чище:

О тебе заметку тиснет «Речь»,

Ляжешь ты на Волковом кладбище,

Где Петров не догадался лечь.

Прах твой к месту вечного покоя

На руках поклонники снесут,

Скажут речь о недостатках строя

И тебя их жертвой назовут.

И погода будет не такая,

И другой, конечно, будет гроб.

Лития особая, другая,

И особый, либеральный поп.

Если там ты встретишься с Петровым,

Tы ему не подавай руки —

Чинодралу с Станиславом новым,

С гнусным воспалением кишки.

Легким взмахом серебристых крыльев

Отделись и пребывай суров:

Ты — Иванов, Яковлев, Васильев.

Не какой-нибудь Петров.

Июнь 1913

Над Невой