Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский

Уважаемый товарищ Курляндский!

Очевидно, цель рассказа «Белобрысенькая» выражена в самом его конце. Посетивший Болгарию и вообще впервые побывавший за границей Петр Савельевич почувствовал, что может быть самим собой и чувствовать от себя удовлетворение только лишь на родине, откуда пришел ему срочный вызов с работы. Сумбурность заграничных впечатлений отходит для Петра Савельевича куда-то в небытие — и, благодаря срочному телеграфному вызову с места службы, герой ощущает живой, острый интерес к жизни:

«Впереди прослеживалась четкая цепочка дней, событий, поступков. И эта стройность радовала Петра Савельевича.

«Нет, — думал он, — что ни говорите, а жить все-таки стоит» (стр. 5).

Сам же рассказ посвящен впечатлениям Петра Савельевича от Болгарии и от иностранных туристов, с которыми герою пришлось столкнуться. В туристах герой успел отметить громкость разговора, что раздражило. Повидал Петр Савельевич и пляж, где купались и загорали нудисты. Повидал нецеломудренность поведения какого-то бородатого иностранца с какою-то белобрысою иностранкой. При этом и сам-то Петр Савельевич оказался не совсем скромным в своих помыслах: за белобрысенькой вожделенно потянулся и он, хотя, правду сказать, едва ли у него хватило бы бесповоротной решительности подступиться к этой женщине, повести себя ловким и смелым ловеласом. Одну такую попытку он делает, но конфузится, не зная иностранных слов, кроме «бонжур» и «мерси».

В этом случае Петра Савельевича выручает сама белобрысенькая. Жена его где-то в тот момент прогуливается, а белобрысенькая является на пороге, спрашивает спичек — и тотчас принимается лобызать Петра Савельевича какими-то особо распаляющими способами, полностью подчиняет его на какую-то минуту себе и увлекает в его же постель. Происходит то, что Петр Савельевич с тайными замираниями сердца представлял себе вот уже несколько дней. Но это пикантное событие лишь усугубляет неблагоприятные впечатления Петра Савельевича от заграницы и от иностранцев. Он чувствует, что оказался здесь не самим собой, — и радуется полученной телеграмме: «Ввиду срочного ввода ТЭЦ предлагаю вернуться исполнению обязанностей» (стр. 14). Тут-то Петр Савельевич и почувствовал наконец, что может возвратиться к настоящей жизни из заграничного угара. Что может наконец почувствовать себя достойным и даже значительным человеком.

Вглядимся, однако, в рассказ детальней, попытаемся вынести ответственное впечатление о Петре Савельевиче. Что же он за человек на самом деле?

«Четкая цепочка дней, событий, поступков. И эта стройность…» — относятся к чему-то, оставшемуся за пре делами произведения. Ничего из этого не мог бы наблюдать собственным глазом читатель.

Но ведь герой должен как-то обозначиться и в самом рассказе! И он таки обозначается вполне отчетливо, хотя вовсе не той фигурой, которой свойственны богатые жизненные настроения и интересы. Облик Петра Савельевича, возникающий из самого рассказа, даже противоречит заявлению о его натуре, сделанному в конце произведения с иллюзией значительности — и остающемуся всего лишь голословным. Читаем вот, на пятой странице, о том, как среди иноязычной яркой толпы Петру Савельевичу вдруг сделалось не по себе. Он почувствовал себя ненужным и лишним. И тогда он прибег к старому испытанному способу. Купил бутылку ракии, отошел в сторону и прямо из горлышка сделал несколько длинных, жадных глотков. Дело здесь не в том, что Петр Савельевич, оказывается, вообще склонен приложиться к бутылке и привык пить прямо на улице, из горлышка, жадными глотками. Дело в том, что здесь, за границей, такое настроение оказалось для него вовсе не чем-то новым. Непосредственно из Ваших слов приходится сделать вывод, что питье водки на улице — старый, испытанный способ» борьбы Петра Савельевича с ощущением «себя неуклюжим и лишним». Давно уж возник для Вашего героя этот способ, если метод успел превратиться в «старый»! И частенько же приходилось к этому способу прибегать, если стал он — «испытанным»! Нужно полагать, что не здесь, на болгарских курортах, обнаружен этот способ, введен в обычай. Ведь в Болгарии-то герой Ваш находится всего лишь вторые сутки!

Выходит, что еще до поездки в Болгарию Петру Савельевичу приходилось все этим же методом бороться с ощущением, что сам он — неуклюжий и лишний. И это вовсе не вяжется со сделанным в конце произведения заявлением, что жизнь и деятельность Петра Савельевича на родине, у себя дома, представляет собой «четкую цепочку дней, событий, поступков», вообще завидную «стройность». Известно, что «сладок и приятен» может быть даже «горький дым отечества». В такие нюансы Вы не собирались вдаваться, но, кажется, намеревались сказать, что вообще на родине лучше, чем где-то за границей. Возникла у Вас вполне житейская мысль, что русская еда заведомо лучше болгарской, — а потому и прихватили Ваши туристы запас пищи из Москвы. Отмечено, что и в Болгарии, конечно, «кормили вкусно, но не очень привычно» (стр. 4). Но вот непривычность-то болгарских блюд и заставляет Ваших героев извлекать из багажа собственные запасы. «Петр Савельевич с женой долго завтракали привезенными из Москвы продуктами: югославской баночной ветчиной, индийским растворимым кофе» (стр. 5). Даже забавно делается от противопоставления болгарским блюдам такой заведомо нашей пищи, как югославская ветчина и индийский кофе.

Но вернемся к самому Петру Савельевичу. Для читателя облик героя должен сложиться из впечатлений, полученных Петром Савельевичем от посещения Болгарии. Из мыслей, которые занимают Вашего героя наиболее неотступно.

Читатель узнал бы, что Петр Савельевич, хотя и таясь, поглядывает на молоденьких женщин с нескромными мыслями. Читатель убедился бы, что Петр Савельевич чистит зубы, купается в море, завтракает и обедает. Впрочем, все это еще не столь необычно, чтобы характеризовать героя полно.

Есть, однако, у Петра Савельевича постоянная мысль — скаредная мысль о деньгах. Еще в Москве он переживал, что «одна дорога чуть ли не сотни три стоит» (стр. 1). Дальше в рассказе мелькнет эпизодическое упоминание о переезде с одного болгарского курорта на другой: «Туда и обратно выходило не так уж дорого. Не дороже обеда в стеклянном ресторане» (стр. 7). «Потом они закусывали в маленьком кафе на набережной. Цены здесь оказались вдвое против созопольских, хотя пиво и еда были теми же» (стр. 8). «Это ж сколько надо зарабатывать? — подумал Петр Савельевич. — У нас и начальник главка столько не получает» (стр. 8).

На первой странице Петр Савельевич «вспоминал, сколько своих, кровью заработанных денег было обменяно на эти непонятные «левы». Правда, как-то непонятно его благостное настроение, когда, попав в Болгарию и найдя по готовому адресу жилье, Петр Савельевич несколько добродушней относится к проблеме денежных трат: «Платить надо было недорого, всего пять левов, что совсем уж чепуха по сегодняшним южным понятиям» (стр. 2). Очевидно, здесь Вы излагаете лично свой интерес к стоимости жилья на болгарских курортах, но какое отношение имеет этот Ваш интерес к рассказу? Ведь роль рассказчика в Вашем произведении пассивна. А сам Петр Савельевич не мог бы сделать вывода о дешевизне или о дороговизне нанятого жилья, так как еще не успел разобраться с «этими непонятными левами», да и не имеет опыта найма такого жилья — для сравнения.

Естественней, когда Петр Савельевич отправляется с женой по магазинам — а она покупает какую-то юбку. «Стоила тридцать семь левов. Петр Савельевич чувствовал, как накипает в нем злоба» (стр. 5).

Итак, перед нами откровенно мелочный человек. Читать о его «денежных» мыслях — неприятно. Если бы рассказ предполагал выдать нам с головой именно мелочного, малоприятного пошлого героя, то все эти денежные прикидки и рассуждения были бы вполне на месте, служили бы свою несомненную службу. И было бы вполне понятно, почему куркуль Петр Савельевич не только в заграничной поездке, но и на улицах родного города чувствовал себя чужим, неуклюжим — и искал спасения в прикладывании к горлышку бутылки, в длинных и жадных глотках, поскольку иным способом не мог избавиться от ощущения мучительной и постыдной грани между окружающими людьми — и его собственной, столь ограниченной, жадной и мелочной натурой.

Нет, не верится, что, возвращаясь из чуждой заграницы домой, Петр Савельевич являет собой человека широкой души, крупных интересов. Всю свою мелочность вывез он на болгарские курорты — и с нею же возвращается обратно: ведь не оставил же он за границей самого себя.

И чрезвычайно странно, что всего этого не почувствовал сам автор; что самому автору не оказались вполне чужды откровенно уродливые черты своего героя. Еще удивительней, что именно за таким героем рассказ оставляет жизнеутверждающую силу.

Думается, что не стоит поднимать вопроса о публикации «Белобрысенькой».

По поручению редакции журнала «Знамя» — В.Л.