Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский

Он выполз в огромную пещеру. Ящики в несколько этажей. Лопнувшие гнилые доски. Папиросы «Казбек», выпавшие наружу. Банки тушенки. «Анчоусы», «Крабы». Несколько разбитых бутылок портвейна «Массандра». В углу пещеры — два вертикальных рельса и на них площадка с электрической лебедкой. Вроде тех, на которых ремонтируют фасады зданий. Колобков встал на площадку и нажал пусковую кнопку. Как ни странно, площадка поехала. С жутким скрежетом, с толчками, остановками, но поехала. Проплывали стены пещеры, мрачные с обвалившейся штукатуркой. С ручейками бегущей по ним воды. Площадка остановилась. В стене пещеры был коридор. В конце его — массивная дверь. Здесь было светло. Свет падал сверху, из стеклянной крыши. Над ней просто и бесхитростно светила луна.

Колобков подошел к двери. Массивная, стальная. С крутящейся ручкой. Вроде тех, что в фильме «Ракетный щит Родины». Тогда во время тревоги, когда в комплекс пробрался диверсант, он открутил ручку и открыл дверь. А теперь?..

И теперь. За дверью был небольшой тамбур, а там — вторая, обычная. Дверь как дверь. Из двух половинок. Деревянная, с бронзовой ручкой. Колобков покрутил ручку, подергал — дверь не поддавалась. Тогда он просто разбежался и ударил в нее всем своим шестидесятивосьмикилограммовым телом.

Дверь не выдержала, сломалась. В грохоте кирпичей, рвущихся обоев и пыли Колобков вывалился в какое-то помещение.

Кровать с деревянным изголовьем, столик на колесиках, кресла, на стенках — бра, картины. Очень уютно. Просто — номер «люкс» в гостинице «Жемчужина», когда его еще приглашали на «Кинотавры».

— Кто там? — раздался низкий голос.

Дверь из соседней комнаты открылась. Колобков остолбенел. Перед ним стоял сам Президент, Николай Борисович Елкин. Без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами. Спутанные седые волосы, несколько карандашей в руке — видимо, работал. За открывшейся дверью — полутемный кабинет без конца и края, с единственной горящей на столе лампой в зеленом абажуре.

— Кто вы? Как сюда попали?

— Дверь… через попал… Борис Николаевич, — путая порядок слов, сказал Колобков.

Президент внимательно его рассматривал, очевидно соображая, что предпринять: вызвать охрану или самому скрутить. Но вдруг его взгляд смягчился:

— Колобков, кажется? Геннадий?

— Точно. Пантелеевич.

— Знаю вас. Колобков. По фильму «Деревенская рапсодия». Вы партийного секретаря играли. В конце вас кулаки убивают.

— Да, — подтвердил Колобков. — Марысев, кулак. Но потом и я его. А уж в конце самом умираю. На руках у Машеньки, дочки.

— Помню, помню. Хорошая у вас дочь. Душевная.

— У меня по жизни сын. Жуткий негодяй. Даже не позвонит.

— Нехорошо, — сказал Президент. — Их воспитываешь, понимаешь. А они не звонят. Пятнадцать копеек жалко.

— Полутора тысяч, — сказал Колобков.

— Уже?! До полутора тысяч копеек дело дошло. Это ж пятнадцать рублей. Как же их в автомат просовывают? Ты что-то путаешь. Колобков.

— Не путаю!

— Ну, ну, хорошо. А что еще можно за полторы тысячи? Ну, пиво, вода?..

— Какая вода? Какое пиво?1

Колобков не на шутку разозлился.

— За полторы тысячи можно только пописать сходить. И то — полраза.

— Ладно. Не обижайся. Разберемся… Мокрый ты, грязный. И пахнет от тебя…

Президент открыл совершенно незаметную дверь в стене, оклеенную обоями. За ней просматривалась облицованная черной плиткой огромная ванная.

— Приведи себя в порядок, я денег с тебя не возьму… А я пока чай вскипячу. Будешь? Или что покрепче? Мне-то нельзя. Вот заперся здесь. Над указами работаю. А тебе — почему не выпить?

— Можно. — сказал Колобков. — За знакомство. Я, то есть, вас знаю… а вы меня, то есть, тоже…

— Давай без чинов. Надоело. Ты что предпочитаешь?

— Я?.. «Кристалловская» есть?

— Боюсь, нет.

Президент открыл бар. Колобков увидел разноцветье бутылок. Джины, виски, коньяки, водки…

— Да вот же она, «Столичная»! Если не в палатке брали, — пошутил Колобков.

— Не в палатке… Ну, иди, иди. Мойся. Пижаму там мою возьми… Не мала?

Когда Геннадий Пантелеевич, чистый, умытый, в президентской пижаме — ему хватило одной верхней половины — вышел из ванной, на столе, в большой алюминиевой кружке, бурлил кипяток. Рядом стояла вазочка с печеньем, роскошная коробка конфет. Несколько помидорин, вобла, боржоми, кусочек копченой колбасы, хлеб. И конечно, 0,75 «Столичной».

— Извини, Пантелеевич. По-холостяцки. Охрану не хочу тревожить. Это все из дома. Иногда домашненького хочется. Тихо, без суеты. Ты наливай, наливай!

— Можно я в стаканчик? Я по первой сразу люблю. А потом уж на рюмки перехожу.

— Что за вопрос? У нас демократия или что?

— Демократия?.. Извините. Я сначала выпью, чтоб настроение не портить. А потом скажу…

Колобков опрокинул полстакана водочки, закусил помидориной. Президент посмотрел на него и отхлебнул чай.