Конечно, не случись общественных перемен, он по-прежнему бы ходил в заводоуправление, получал сто восемьдесят рублей, разбирал трудовые споры, в углу садово-ягодного участка, отведенном под фундамент его будущего дома, продолжал бы сажать клубнику и чеснок, считая свою судьбу вполне нормальной, не сетуя, не уходя в бесплодные мечтания. Вадиму Федоровичу легко давалось сведение жизненных обстоятельств и своего «я» под общий знаменатель. Потому что однажды, когда ему было лет эдак тридцать восемь, далось ему свершить для себя нравственное открытие. Вадим Федорович, правда, никогда особенно не интересовался ни богословием, ни православием, хотя и был обязан происхождением бывшему духовному сословию. Да и в церкви Воздвиженский был всего трижды — когда отпевал родителей и еще когда ставил свечку, в надежде на помощь в острой, как ему тогда казалось, ситуации — поступила разнарядка на прием в партию, и Вадим Федорович увидел возможность немного улучшить жизнь свою, карьеру двинуть. Но разнарядка его не коснулась — видимо, все-таки Всевышний узрел неискренность душевного порыва раба своего. Но, наказав, просветил ему разум: Вадим Федорович с неожиданной ясностью понял, что есть христианское смирение. Нет, это не покорность судьбе. Это предельное осознание себя в этом мире. Я таков, каков есть, и таковым должен себя принять, ибо другим не буду. Открытие это избавило Вадима Федоровича от зависти к более удачливым, устранило из души наносные амбиции, суетные сетования на бытие.
Однако всеобщая переоценка ценностей заставила Воздвиженского стать критичнее. Сам удивился, когда почувствовал, что в нем забилась деловая жилка. Какое смирение, когда надо проявлять инициативу, а то опоздаешь. Он исходил из того, что сам умел и знал. Идея родилась. Он пошел в исполком райсовета по месту жительства с очень дельной идеей — открыть юридическую кооперативную консультацию. Никакой маниловщины или амбициозности в своем стремлении Воздвиженский не усматривал. Его желание было искренним, почти бескорыстным. Он думал, что попранный десятилетиями данный человеку от Бога движитель, стремление к лучшей жизни, к богатству, к собственности, действительно заработает и сделает богаче всю страну. Ну, точно так, как это происходит там, где никогда не знали уравниловки, не взрывали соборов и не раскрестьянивали фермеров. В самой же глубине души Вадим Федорович и скорбел, и радовался. Саднило, что вот так или иначе, а вернулись к началу начал. За что ж тогда страдали в страхе поколения? За что оказался на улице его дед с отцовской стороны, настоятель храма в российской глубинке? За что сослали справного крестьянина, отца матери, обозвав кулаком? Костя, сын, уже узнает иное. Так ведь для того и надо работать!
Но в исполкоме Воздвиженского не поняли. Видно, до адвокатских контор еще нужно созреть чиновничьему сознанию. Из кабинета расстроенный отказом Воздвиженский вышел в коридор, куда из другого кабинета вышел другой человек — но весьма довольный, разрешение получивший. Они разговорились. Олег Александрович Арбузов пригласил Вадима Федоровича Воздвиженского на должность юрисконсульта открывающегося производственно-торгового кооператива «Эллада». О чем тогда думал Воздвиженский? Ни о чем. Он радовался. Ему с ходу предложили четыреста пятьдесят рублей. О чем после этого думать? А потом он думал о том, как хорошо и легко работается среди этих на удивление симпатичных и заинтересованных людей…
Первое прозрение наступило, когда обратил внимание на манипуляции сырьем. Получая его согласно договору с госпредприятия, сырье перепродавали в провинцию, провинциальным кооператорам — навар был велик. Раньше это деяние квалифицировалось бы как спекуляция, а теперь стало называться посреднической деятельностью — никакого криминала. Вадим Федорович усек, что на этапе становления, когда самое главное — сделать копейку и пустить ее в оборот, это ерунда. Даже не махинация. Так, взаимопомощь. И стал даже думать, что власти тоже все это понимают и потому не вмешиваются и по рукам не бьют. Но вот время становления прошло, прошли и все этапы роста, утверждения, укрепления, а вот тяга к разного рода фокусам с живой копейкой осталась. Воздвиженский закрыл глаза на это, хотя уже знал, как филигранно Мария Сергеевна и Арбузов надувают фининспекцию, пайщиков, уж не говоря о приглашенных сотрудниках, проще говоря, наемной рабсиле. Но молчал. Не рубить же сук, на котором так уютно устроился. Мысль о том, что можно невзначай пересесть на нары, не приходила. Чем больше Воздвиженский взирал окрест себя, чем больше общался с другими кооператорами, тем меньше верил в печальную перспективу.
Прежде случались с ним грехи. Из милиции, как ни обидно вспоминать, по сути дела, выгнали. Но тут не выгонят. Он ведь знает не мало. Одно беспокоило. Понимал Вадим Федорович, что только в толпе не страшно. А он собирался ступить на путь одиночки. Одиночки уголовника, ни больше и ни меньше. Кодекс-то знал. Но за это падение, мнилось, он должен быть вознагражден.