Антология советского детектива-15. Компиляция. Книги 1-11

Госпиталь закипел. Несколько благоразумных голосов потонуло в общем возмущении. Повара, а заодно и всех его помощников скрутили и заперли в подвале. Кому-то пришло в голову, что повар не мог действовать без ведома начальства. Не долго думая, чтобы не промахнуться, схватили завхоза и начальника госпиталя. Вместе с ними сунули в подвал двух врачей, пытавшихся заступиться за арестованных.

В воздухе запахло самосудом.

На счастье, кто-то из медперсонала догадался послать за чекистами…

Алексея и Воронько стиснули со всех сторон. Каждый хотел высказаться, выложить свои доказательства виновности повара и его сообщников.

Рыжий парень в казачьей фуражке с малиновым околышем, теребя Алексея за рукав, бубнил ему в самое ухо:

— Последний кусок норовят украсть! Да, может, мне от того куска силы прибудет, может, я уж забыл, какое оно, мясцо-то, на вкус!

Воронько поднял руку:

— Тихо, товарищи, все будет в порядке! Сейчас заберем арестованных в чека, там разберемся, кто прав, кто виноват.

Чернявый красноармеец крикнул:

— Не отдадим! Сами их судить будем!

— Не выпустим гадов из лазарету! — поддержали его.

— Знаем, они вам мясцо, а вы их на все четыре стороны! — выкрикнул рыжий казачок, только что разговаривавший с Алексеем.

— Что-о? — Воронько повернулся к нему. — Что ты сказал?

Лапая задний карман брюк, где лежал револьвер, он шагнул к раненому.

— Они нам мясцо? Значит, нас купить можно, так, что ли?

Отпрянув назад, парень прижался спиной к товарищам.

Стало тихо. И эта внезапная тишина была пронизана таким недобрым, настороженным ожиданием, что Алексей вдруг почувствовал: Воронько делает ошибку. Столкновение с раненым в этой накаленной обстановке могло вызвать новый взрыв возмущения.

Он предостерегающе сказал:

— Товарищ Воронько!..

Но Воронько, по-видимому, и сам уже все понял. Дернув плечами, он отвернулся от рыжего и решительно поправил на боку офицерскую полевую сумку.

— Добро, пусть по-вашему! Устроим комиссию — на месте разберемся!

— Это другой разговор! — одобрительно зашумели кругом.

— С самого начала бы так!

— Грамотные есть? — спросил Воронько. — Пусть выйдут.

Он был уже спокоен, улыбался, и только усы его возбужденно топорщились.

Вперед протиснулось несколько человек. Воронько отобрал четверых, присоединил к ним чернявого красноармейца, который говорил речь, потом нашел глазами своего рыжего обидчика:

— Эй, гнедой, иди тоже в комиссию заседать!

— А на черта мне та комиссия! — отмахнулся рыжий, держась, на всякий случай, поодаль.

— Иди сам разбирайся, ежели другим не веришь.

— Мне это ни к чему. И так все известно.

— Может, еще чего узнаешь… про чекистов.

— Вы ему пожрать пообещайте, сам побежит, — посоветовал кто-то. — Он брюхом до всего доходит.

Раненые засмеялись. От недавней напряженности не осталось и следа. Рыжего стали подталкивать к Воронько.

— Да ведь малограмотный я, — отнекивался тот.

— Уразумеешь как-нибудь. Заурчит в пузе, — значит, непорядок.

Его в конце концов уговорили.

Трубным своим басом Воронько точно обрубил шум:

— Тихо! Знаете этих людей? — спросил он, указывая на «комиссию». — Доверяете им?

— Знаем!

— Люди известные!

— В таком разе кончайте базар: комиссия будет работать, остальным не соваться! Ведите на кухню!

И толпа, возглавляемая «комиссией», повалила к одноэтажному, стоявшему особнячком кухонному флигельку. У его дверей двое раненых с винтовками охраняли нерозданный обед. «Комиссия» вошла на кухню, раненые столпились в дверях, облепили распахнутые окна.

На длинном разделочном столе влажной остывшей грудой лежало сваренное мясо.

— Седайте, громодяне, — сказал Воронько членам «комиссии», — будем работать.

Алексею показалось, что матроса начинает забавлять происходящее. Воронько сел на табурет посреди кухни, положил на колени полевую сумку и уперся руками в бедра, хитро оглядывая присутствующих из-под насупленных бровей. Алексей встал у двери, помогая часовым сдерживать любопытных. «Комиссия» расселась на лавке вдоль стены.

Начался разбор дела.

Прежде всего допросили тех двух раненых, которые «накрыли» повара с поличным. Это были молоденький чубатый красноармеец с забинтованным глазом и дюжий хромой матрос в полосатом тельнике и желтых затрепанных кальсонах. Молоденький бойко рассказал, что подозрение у него вызвала солидная комплекция повара: с чего бы он был такой толстый, когда у всего трудового народа животы подводит! Не иначе — обжирается за счет раненых! С того все и началось…

— Повар-то спервоначалу нагличал, — рассказывал свидетель, — отказался мясо вешать, оттого, мол, что с обедом не поспеет. Но мы его взяли за жиры — взвесил… А как прояснилось, что не хватает, говорит—уварка. Это двадцать-то фунтов! Тут и малому дитю было бы понятно, что и как… Ты не гляди, что у меня временно один глаз остался: я и вслепую контрреволюцию разберу!

Раненые сочувственно засмеялись.

— Сколько было мяса вначале? — спросил Воронько хмурясь.

— Свежего-то? Чуть поболе семидесяти четырех фунтов, — с уверенностью ответил красноармеец. — А как сварилось, в аккурат — пятьдесят. Двадцать четыре фунта как не бывало.