Антология советского детектива-22. Компиляция. Книги 1-24

В расположении нашего поста жизнь шла своим размеренным порядком. Все давно уже пообедали и теперь отдыхали. Музыченко нес вахту на посту наблюдения за окружающим воздушным пространством. У рации (так называли мы переносную портативную радиостанцию) дежурил Михась Лученок. Родом Михась был из Пинщины. С нами он чаще говорит на своем родном белорусском языке. Букву «с» в сочетании с некоторыми гласными произносит как очень мягкое «шь». Спросишь Лученка: «Сколько человек в отделении?» — «Шямёра» (семеро), — ответит. Или: «Отчего у тебя такие светлые брови и ресницы?» — «Мушиць ад сонейка» (должно быть, от солнышка). — «Как ты думаешь, Михась, будет ли в этом году сено?» — «Шёлета шена мушиць быть» (в этом году сено должно быть). Через час я должен сменять Лученка.

На площадке показался Демидченко. Увидев меня, он остановился. По его недоброму взгляду я понял, что дело мое — табак. Он даже не выслушает меня, а если и выслушает, то не захочет понять. Но я сознавал и другое — надо немедленно доложить о своем прибытии, доложить официально, по всем уставным правилам. Я быстро подбежал к Демидченко, приложил руку к бескозырке и бодрым тоном подчиненного произнес:

— Товарищ старшина второй статьи, разрешите доложить:

— Хоть я и предупреждал, а без фокусов все-таки не обошлось, — прервал меня Демидченко.

«Вот что означали фокусы — опоздание», — подумал я.

— Наряд вне очереди.

— Есть наряд вне очереди.

— А теперь докладывайте. Можете стоять «вольно».

Я все больше и больше начинаю думать, что Демидченко хочет избавиться от меня, любым путем, во что бы то ни стало. Для этого он ищет только повод. Но если это так, то почему не отказаться было от меня раньше, когда формировался пост? Ведь тогда, мне кажется, достаточно было одного его слова, и меня бы отчислили. И не было бы никаких проблем ни для меня, ни для него. Так нет же, согласился. Почему? Об этом знает только он.

— Докладывайте, говорю, — повторил Демидченко.

— Ну что. Семья положительная. Маринка — комсорг, мать — депутат горсовета.

— Вот, значит, как.

— Собрание провели. Двенадцать комсомольцев десятого класса «В» записались в радиокружок. Шефство приняли. Теперь надо помогать.

— А кто такое разрешение давал?

— Так ведь, товарищ старшина второй статьи, вы же сами согласились.

— Согласиться-то я согласился, но не на радиокружок.

— Так захотели комсомольцы.

— Мало ли что захотели. А где возможности? У нас что, учебные курсы, где все есть?

«А ведь может сорвать дело, стервец, — подумал я. — Сошлется на боевую подготовку, освоение незнакомой местности, отсутствие учебного оборудования да на что угодно. И ни к чему не придерешься. А что если припугнуть его малость?»

— Товарищ старшина второй статьи, я им то же самое говорил. Но они свое: «Мы обратимся к вашему командованию». Я подумал, а вдруг и в самом деле к комиссару дивизиона дойдут. А с ним, вы знаете, лучше не связываться.

— Тебе, Нагорный, ничего нельзя поручать: любое дело провалишь. Заварил кашу, сам теперь и расхлебывай, доставай ключи, зуммер, наушники, питание, шнуры, все, где хочешь.

Я сделал вид озабоченного человека, почесал затылок и сказал:

— Правильно говорит в таких случаях Музыченко: «Нэ мела баба клопату, та купыла порося». Как будто мне больше всех надо.

— Отставить разговоры! Выполнять приказ.

— Есть отставить разговоры и выполнять приказ.

Нет, Демидченко не такой уж простак, как я думал. По его расчету, я ничего не смогу достать для оборудования учебного класса. В этом случае вся вина за срыв шефской работы среди учащихся ляжет на меня. Демидченко получит дополнительный козырь для характеристики меня как недисциплинированного бойца, нерадивого краснофлотца не только в боевой подготовке, но и в общественной работе.

Только теперь я ощутил, как сильно проголодался. И хотя обед уже давно остыл, мне он показался вкуснее обычного. Перед заступлением на дежурство я вышел на гребень горы, где нес вахту Петр Музыченко. Со стороны моря наша гора была неприступной. Ее стена лишь у самого подножья становилась покатой, на всем остальном протяжении она была почти отвесной. У южного края гребня горы, над пропастью, висел металлический мостик. Края его были замурованы в скалу. Совершенно очевидно, что когда-то мостик использовался как наблюдательный пункт. Но, судя по толстому слою ржавчины, покрывавшей металлические опоры, времени прошло с тех нор немало.

— Ты нэ здумай статы на той мостык, — предупредил меня Музыченко. — Враз можэш рухнуты.

— Он же почти новенький, — ответил я шутливо.

— Та хто ж кажэ, що вин старый? Йому, можэ, рокив сим, — сделал паузу Петр, — дэсять як будэ, той гаразд. А симдэсять рокив — цэ симдэсять, нэ симнадцять. Цэ ты добрэ розумиеш и сам. Його будувалы, можэ, в мынулому сториччи, пэрэд Севастопольскою обороною. На цьому мостыку, можэ, сам Нахимов стояв.

С края гребня горы хорошо были видны и прибрежная часть Балаклавы, и берег моря, и начинающиеся отсюда Крымские горы.