Антология советского детектива-26. Компиляция. Книги 1-21

Слова эти, а вернее буквы, их составлявшие, были вырезаны из газеты и наклеены на бумагу без знаков препинания, и Мазин подумал сразу же, что искать газету бесполезно, потому что «операция» проделана по всем детективным правилам и остатки номера наверняка сожжены. Да и отпечатки пальцев едва ли удастся обнаружить, разве что горбуновские.

— Давно получили? — спросил он.

— Вчера.

Мазин хотел проверить дату по штемпелю, но конверт оказался чист, даже адреса не было.

— Письмо бросили в мой почтовый ящик, — пояснил Горбунов.

— Предполагаете автора?

Он глянул в глаза Горбунову. Но сколько б ни говорилось о том, что лицо — зеркало души, трудно было Прочитать на этой непрерывно меняющейся физиономии, где попеременно возникали то страх, то обида, то надежда, истинную цель, которую преследовал инженер, затеяв такой сумбурный, нелепый разговор, и насколько он верит в собственные, горячо преподносимые опасения.

— Ведь в письме написана правда? — спросил инженер, уходя от ответа.

— Брелок в самом деле найден у Крюкова, — подтвердил Мазин.

— Вот видите! А убийство — не шутка. Уверен, вас не погладят по головке, если вы не найдете преступника.

— Предоставьте наши заботы нам самим.

— Был бы рад. Но. Это касается меня. Очень касается.

— Отказываюсь вас понимать.

— Напротив. Вы меня поняли. Поняли! — крикнул Горбунов, уловив прорвавшееся негодование Мазина.

Тот открыл дверцу и хотел покинуть машину, но инженер схватил его за полу плаща.

— Разве это невозможно? Разве в ваши органы не может попасть бесчестный человек? Карьерист?.. Конечно, я не о вас, — оговорился Горбунов. — Но любой ваш сотрудник, кому честь мундира или личное благополучие дороже.

Мазин уже овладел собой. Сел. Сказал сухо:

— То, что вы вообразили, мог сделать только дурак, а дураков среди моих сотрудников нет.

— Почему же дурак? Напротив! Здесь психология, расчет. Игра на нервах. Решено обострить ситуацию, чтобы толкнуть меня на ложный путь, на необдуманный поступок.

— Считайте, что вы его уже совершили. Инженер выпустил, наконец, плащ из рук.

— Да? Вы так считаете? И что же? Вместо ответа Мазин спросил:

— Вы знакомы с Белопольской?

— Я бы попросил не впутывать в эту темную историю Ларису. Она человек искусства.

— И к тому же единственный человек, с которым я говорил об этой злосчастной монете.

— Но зачем ей посылать анонимку! Она могла поделиться со мной.

— Поделилась?

— Видимо, вы ее так напугали, что она сочла необходимым молчать.

— Не припоминаю, чтобы я ее запугивал. Но что ж, придется поискать вашего доброжелателя. С вашего разрешения, я оставлю письмо у себя.

— Если это необходимо.

— Спасибо. — Мазин уложил листок в конверт. — Итак, вы никого не подозреваете?

— А кого мне прикажете подозревать?

— Приказывать вам я не собираюсь, да и не могу, хочу только посоветовать быть внимательнее. В те дни вы бывали в клубе в необычное время, днем.

— Да, так сложилось. Летом я брал срочную работу. Мне полагались отгулы, я просил присоединить их к отпуску.

— Вы, кажется, отдыхали на море?

— Да. Но я вернулся раньше.

— Почему?

— Какое это имеет значение? Причина сугубо личная.

— Хорошо, хорошо, — не стал настаивать Мазин.

— О том, что я бывал в клубе днем, могли знать многие.

Здесь он был прав. Люди вроде Горбунова обычно имеют множество шапочных знакомств.

— Боюсь, вас избрали объектом какой-то неблаговидной игры. Письмо не мог прислать человек, вам неизвестный. Нелепо подозревать в этом наших сотрудников.

— Иного я от вас не ожидал, — сказал Горбунов недовольно.

Пока Мазин трудно объяснялся с многословным Горбуновым, у Трофимова возникла трудность обратного рода. Его собеседник, бывший приятель Крюкова по таксопарку, оказался человеком не в меру осторожным, замкнутым, из тех, из кого, как говорится; слова клещами не вытащишь.

— Парень как парень, — ответил он на вопрос, что представлял из себя покойный Крюков, и замолчал, сложив на столе свои большие шоферские руки с заживающими ссадинами и наколкой-инициалом, видимо, когда-то любимой девушки, потому что с собственным его именем буква не совпадала.

Сидели они в красном уголке под графиком, подводящим итоги соревнования, и сидели зря.

— Говорят, в последнее время Владимир озабоченный ходил? — пошел Трофимов в открытую, нарушая собственные принципы.

Намолчавшийся шофер счел возможным ответ на этот раз расширить, но в плане обобщения, мыслей о жизни:

— А кто сейчас не озабоченный? У одного с женой нелады, другому денег не хватает.

Короче, разговор выходил бесполезный, нужных сведений не приносил, и самолюбие Трофимова, обычно легко с людьми сходящегося, страдало — нашла коса на камень, попался мужчина-кремень, надо же!

— Вижу, ты, друг, сегодня не в настроении, — посетовал Трофимов.

— Я и завтра такой буду, — обнадежил шофер и уставился на большие часы на степе, давая понять, что врёмя идет, а план с него спрашивают.

За окном у проходной просигналила очередная отправляющаяся в рейс машина. Шофёр отвел взгляд от часов и вдруг оживился: