Антология советского детектива-32. Компиляция. Книги 1-20

— Ничего особенного не случилось, сынок, — ответила Хатун и сквозь слезы улыбнулась. — Наверно, Зулейха обиделась немножко. Ведь десять дней тебя не было. Как же ей не обижаться? Собрался на два-три дня, а что вышло? Ведь мы здесь одни… Сколько бессонных ночей провела без тебя. Дороги здесь опасные; одни горы да скалы, поскользнется конь, типун мне на язык, да полетит в бездонную пропасть… Зачем же ты так поступаешь? Разве хорошо это? Сам ты к коню не привык, с горами этими не знаком…

— Дел много, мама, — сказал Мехман, пытливо посмотрел в ту сторону, где пряталась Зулейха. — Я ведь не для своего удовольствия ездил, дело было… и чтобы прекратить этот разговор, попросил: — Дай мне воды умыться…

Зулейха и теперь не поднялась с места.

— Я понимаю, что у тебя много дел, но мы, видишь, как беспокоимся, ответила Хатун я проворно принесла воду, мыло и полотенце. Человек в калошах отнял у Хатун кувшин с водой и с улыбкой стал поливать прокурору.

Мехман умылся. Мать подала чай и, желая дать возможность молодым помириться, вышла с человеком в калошах на кухню.

— Что с тобой, моя обидчивая принцесса? — спросил Мехман шутливо. — Чем ты недовольна?

Зулейха заплакала.

— Ты все шутишь, — упрекнула она. — А я не могу больше так жить…

— Как это так?

— Как? — повторила Зулейха. И в свою очередь спросила: — Сколько месяцев уже мы здесь, на чужбине?

— Почему же на чужбине? Разве наш район не в Советском Союзе? — спросил шутливо Мехман.

Но Зулейха не слушала его. Она твердила:

— Никуда не ходим, ничем не развлекаемся. Томимся в ущелье между двумя горами, даже неба не видим… Я… я… я даже не знаю, где ты ездишь, где бываешь.

— Работать, Зулейха, много, очень много мне работать надо. И ведь ты это знаешь, должна знать.

— Работать, работать… — возразила Зулейха. — А для чего? Мацони… Черствый хлеб… Пустой стол. Пустой чай… Пустые дни…

— Так, значит, война разгорелась из-за хлеба? — все еще силился поддержать шутливый тон Мехман.

— Хорошо, не будем говорить о хлебе. Но хоть вдоволь смеяться, разговаривать, быть друг с другом можно нам или этого тоже нельзя?.. Ты меня не любишь. Несчастная я…

Человек в калошах тем временем отвел лошадь в конюшню и, вернувшись, снова поднялся на галерею, где стояла встревоженная Хатун. Прислушавшись к голосам, доносившимся из комнаты, он сказал сочувственно:

— Сколько прокуроров я видел на своем веку, провожал из района и встречал. Но сейчас я удивляюсь, глядя на Мехмана. Таких, как он, я даже не видел. Святой какой-то.

— Народ у нас скандальный. Для нашего народа все на одно лицо — и тот, кто обжирается доотвалу, и тот, кто никогда не съест лакомого куска, у них называются расхитителями. Проглотил ли ты весь мир или ни к чему чужому не притронулся — у народа одно название — расхититель. Так стоит ли с этим считаться? Стоит ли на это обращать внимание? Пускай говорят. А ваш сын даже норму продуктов, законом положенную для ответственных работников, не разрешает взять из кооперативного склада. Что за странный человек? Не пойму. Пророком нашего века хочет быть, что ли? Его устраивает кусок черного хлеба без соли да чашка холодной воды. Разве так можно? Не знаю, как он думает содержать семью, чем будут кормиться его дети? В собственном доме у него готовят плов с шафраном — не где-нибудь, а в собственном доме. И что же? Хлопает дверью, уходит…

Хатун строго, с укором посмотрела на человека в калошах.

— Кому нужны разговоры, что у прокурора собираются собутыльники? сказала она.

— И вы, Хатун-баджи, считаете, что я неправ? — как бы удивляясь, спросил человек в калошах.

— Да, неправ, человек должен беречь честь свою. Не обязательно набивать свой живот жирным пловом.

И Хатун с таким презрением сжала свои бледные губы, что человек в калошах замолчал.

Через раскрытое окно слышно было, как в комнате плакала и жаловалась Зулейха:

— Другие утопают в роскоши… а я — замужняя женщина, называется. Что у меня есть? Обручальное кольцо? Даже часов не имею.

— Значит, ты затеяла со мной это сражение из-за серег и браслетов, Зулейха-ханум? Моя мама — умная женщина. Она всегда говорит: «Награди меня не для желудка, а ради достоинства моего».

— Разве молодость моя не стоит какого-нибудь хорошего подарка, хоть одной безделушки? Ведь дело не в драгоценности, а в твоем внимании, пойми, Мехман!

— Надо протягивать ножки по одежке, Зулейха, дорогая моя. Я возьму для тебя в библиотеке книгу народных поговорок, в ней ты прочтешь: «Ножки по одежке».

— Я прочитала больше романов, чем есть томов во всей здешней библиотеке, — рассердилась Зулейха, переставая плакать. — Ни в одной книге не говорится о том, что девушка не должна одеваться и наряжаться, не должна быть красивой. Ни одна героиня романа не влюбляется в оборвыша, в неряху, в голодранца. Влюбляются в интересных мужчин и красавцев, которые способны оценить женское чувство…

— Плохие, вредные книги ты читала, Зулейха. Бульварные романы, — все более резко отвечал Мехман, возмущенный упреком жены.

— Может быть, ты найдешь какую-нибудь статью в кодексе и упечешь меня в тюрьму за это? Конечно, я тебе мешаю…