Антология советского детектива-32. Компиляция. Книги 1-20

— Верно, хорошо ты поговорки знаешь, товарищ Джабиров. «Халиф я владыка этих мест». Эта пословица очень подходит к Кямилову. Я тебе верю, человек ты честный. Ho о книгах ты рассуждал очень неправильно — И вдруг спросил: — А кодекс знаешь?

— Наизусть знаю с начала до конца, — ответил начальник и погрозил пальцем. — На этом вы меня не поймаете. Не раз посылали меня на милицейские курсы. Ведь я на этом посту с двадцатого года, с времен ревкома. Был просто милиционером, потом сделался старшим и вот вырос до начальника. — Джабиров добавил, смеясь: — А любовные книги превращают человека в бабу. Нет, что вы, товарищ прокурор, я не могу отрастить себе кудри да зубрить разные стишки. Вот смотри, с первых дней Советов я не расстаюсь с этим именным маузером. С того дня, когда еще веревкой мерили да делили землю, и до настоящего времени.

Начальник милиции хотел было достать револьвер, чтобы показать дощечку с надписью, но Мехман жестом остановил его.

— Я знаю… Я читал…

— Вот так, мое дело скакать на коне. Нет, товарищ прокурор, дорогой, не припирайте меня к стене этим Лейли-Меджнуном… Этот роман про любовь лучше поручите проработать заведующему загсом, потому что его дела женить да разводить… — Джабиров громко, простодушно захохотал. Даже слезы на глазах у него выступили. — Вот, ей-богу, поэтом вздумали меня сделать. У каждого свое призвание. Ты говори со мной о таком бандите с волосатыми ушами. Говори о том, как их ловить, этих гадов. Говори о том, как надо сдирать шкуру с подбитого козла. Говори о том, как надо беречь социалистическое имущество. Говори о том, как надо железной рукой хватать кулака, чтобы он взвыл, как волк. Говори о том, как скачут на коне, рубя врагов налево и направо.

Мехман, улыбнувшись, сказал:

— И еще о Зарринтач говори.

— Нет, о ней пускай говорит Кямилов. Потому что по мановению его руки загс явился прямо к нему домой и там все оформил.

Мехман взял материалы — копии счетов детского сада, акты о списании денег, истертые ведомости, которые принес Джабиров, и, задумчиво потирая рукой лоб, стал их просматривать.

Начальник милиции спросил:

— Мне можно уйти?

— Пожалуйста. Я сам теперь разберусь. И поговорю с Кямиловым.

— Нет, нет, товарищ прокурор, — задержался Джабиров. — Не думайте, что я испугался. Я тот самый Джабиров, который сражался с бандитами. Я не из трусливых.

— Я знаю это, — просто ответил Мехман.

Джабиров все еще стоял на пороге.

— Конечно, лучше вам самому вести это дело… Но я буду помогать во всем. — И он с неожиданной горячностью добавил: — За вас, товарищ прокурор, я в огонь брошусь. Клянусь жизнью! И глазом не моргну.

40

Кямилова очень беспокоило, что, несмотря на телеграмму, посланную в прокуратуру республики, Мехман вернулся обратно очень уверенный в себе и сразу же энергично взялся за работу. «Как это может быть, что не приняли во внимание телеграмму такого человека, как я? Я ведь не прыщик какой-нибудь, не мелюзга, а, можно сказать, — гора, авторитетное лицо!» Кямилоз метался, не находил себе места. Он перекладывал бумаги, лежавшие перед ним на столе, но за какую ни брался, ничего не понимал, сердился и отбрасывал от себя все эти прошения, заявления, протоколы. Такая, ярость овладела им, что он готов был чуть ли не камни грызть. «Что происходит на свете, я даже разобрать не могу», — подумал он, вылез из кресла и начал прохаживаться по кабинету.

Нервным, резким движением Кямилов открыл окно, но все равно ему не хватало воздуха. Так до конца рабочего дня он метался по кабинету и, наконец, вернувшись домой, пожаловался молодой жене, нарядившейся к его приходу, на головную боль. Зарринтач очень испугалась и хотела срочно вызвать врача, но Кямилов не согласился. Он только рукой махнул: «Пустяки… Пройдет.» Ему не хотелось признаваться в истинной причине, вызвавшей головную боль, показывать свою беспомощность.