Антология советского детектива-32. Компиляция. Книги 1-20

Ведь Зарринтач привыкла считать Кямилова очень высокой, недосягаемой персоной, вот именно как гора, — а теперь открыться перед ней и показать, что он вовсе не гора, а всего-навсего лишь низкий холмик? Бугорок? Нет, этого он не мог перенести!.. Никогда Кямилов не смирится, не унизит себя до такой степени, не изменит своей гордой натуре. Даже не поймешь: откуда взялся этот молодой парень, эта пародия на прокурора, который стал рыться среди всяких бумаг и портить Кямилову настроение? Не поймешь, почему это Вахидов так крепко держится за прокурора и во всем его поддерживает. Смотрите только, какая неразлучная парочка — секретарь райкома Мардан Вахидов и районный прокурор Мехман Атамогланов! Секретарь сам посылает за прокурором машину, чтобы отвезти его к поезду. Кямиловым, старым работником, человеком, имеющим вес в республике, секретарь — пренебрегает, а связывается с каким-то молокососом. Да!.. Авторитет Кямилова явно рушится… Как же это так?.. Почему так получилось?.. Уходит, колеблется под ногами почва, позиция перестает быть твердой. Как спастись от землетрясения?.. Он не хотел поддаваться таким чувствам и мыслям, не хотел терять надежду и падать духом. Но чем больше размышлял Кямилов, тем страшнее ему становилось. Конечно, он так легко не сдастся, не так уж он бессилен и беспомощен… А может быть, он и не так силен? Крики и шум, угрозы по адресу подчиненных — ничто не могло вернуть ему бодрое настроение. Он не мог больше коротать свои дни, крича и угрожая. Он старался внушить себе, что Кямилов непобедим, что его, как богатыря Рустама Зала, нельзя свалить, — но и это не помогло. А разве он мог признать, что запутался? Могло ли это быть, возможно ли это? Кямилов томился, поворачивался с боку на бок. Под его огромной тушей дрожала никелированная кровать. Ему никак не удалось забыться крепким сном. Лучше встать, дойти до райисполкома, войти в свой кабинет, взять телефонную трубку и начать звонить в разные учреждения, разным лицам, говорить о делах… Лучше уж шуметь и греметь, пусть каждый слышит мощный и оглушительный голос своего председателя. Нет, никак нельзя скрываться дома, запираться у себя в спальне. В последние дни Кямилов любил свой кабинет больше, чем когда-либо прежде. Он не хотел ни на минуту покидать его. Этот кабинет, который раньше не так уж и привлекал его, не особенно нравился, сейчас с каждым часом становился в его глазах лучше, уютнее, красивее… Вот стенные часы, ряды стульев, столы, покрытые красным сукном, мягкий диван, несгораемый шкаф, олицетворяющий силу и права своего хозяина, телефон на столе. Даже горы и скалы, виднеющиеся из окна, — все это нагромождение камней, — все мило, дорого сейчас Кямилову… Но почему? Почему? Ведь до сих пор было совсем не так, вот этот самый кабинет не казался ему таким красивым. И отчего Кямилов так тревожится, когда пока что ничего особенного не случилось? Он сам не мог понять этого. «Почему мое сердце отяжелело, как свинец?» Очевидно все это из-за Мехмана, из-за того, что он роется в груде постановлений о таких вот негодяях, как Саламатов.

Кямилову и в голову не приходило думать о своих ошибках, о своей грубости. Обо всем, что могло умалить его гордость, его величие, он и знать не хотел. Нет, скорее вернуться в кабинет, ухватиться за трубку обеими руками, накричать на телефонисток, испытать свою силу.

Кямилов проворно встал, пыхтя и сопя оделся и, ничего не объясняя сонной Зарринтач, вышел. Запыхавшись, влетел он в свой кабинет, зажег лампу, внимательно осмотрелся. Все было на месте — стулья, несгораемый шкаф. Он уселся и стал беспрерывно звонить, поднимать людей с постели, будить, действительно, создал шум. Отовсюду ему отвечали вежливо, с уважением. Так в чем же дело, откуда эти страхи, что вселились в его сердце? Он поднялся, тихо свистнул и, немного успокоившись, стал гулять по кабинету. Наконец он позвонил: Муртузову.

— Муртуз, загляни ко мне, деточка.

Кямилов даже не дождался «баш-усте» Муртузова, положил трубку на рычаг, засунул руки в карман своих наутюженных галифе, обтягивающих толстые, как бревна, ноги и уставился на носки сапог.

Так дела, в общем, не так уж плохи…

В приоткрытую дверь просунулась голова Муртузова.

— Салам, — поздоровался Муртузов и осторожно спросил: — Можно войти?

— Пожалуйста, Муртуз.

— Стоит вам приказать, мы всегда к вашим услугам.

— Что нового, Муртуз?

— Все по-старому, лишь здоровья хочу вам еще раз пожелать, товарищ Кямилов.

— Почему ты так запыхался? А?

— Шел быстро.

— И очень хорошо сделал, Муртуз. — Кямилов достал из пестро размалеванного портсигара папиросу и зажег. — И хорошо сделал, что торопился, Муртуз. Я не люблю ждать. — И сразу же спросил, яростно сжимая папиросу в зубах: — С какими новостями вернулся прокурор? Как его настроение? Такой же самодовольный, как и был?

— Настроение у моего начальника блестящее.

— В каком это смысле блестящее? — Кямилов стряхнул пепел. — По каким это признакам его настроение кажется хорошим?

— Повидимому, работу его одобрили, сказали ему «яхши».