Антология советского детектива-32. Компиляция. Книги 1-20

— Имею сообщить любопытную новость, капитан: отпечатки пальчиков на кране в ванной комнате идентичны отпечаткам рецидивиста Хряпунова Николая Семеновича, он же Храмов Виктор Николаевич. Кличка — Сибиряк... Четыре судимости... В настоящее время находится в розыске. Сбежал из мест заключения в апреле прошлого года. Его ищут по всему Союзу, а он в опечатанной квартире распивает «Кавказ» за успехи и процветание доблестной милиции! Потом совершает утренний туалет и отправляется по делам за хлебом насущным! Для рецидивиста, находящегося в розыске, роскошная жизнь. Тебе не кажется, капитан?

Теперь о прекращении дела не могло быть и речи. Веселые загадочки подбрасывает с того света Николай Федорович Ильин. Сдастся, он слишком высокого мнения о моих умственных способностях. Мне еще сильнее захотелось в Магадан, поохотиться на простодушных гусей-гуменников, не имеющих, как известно, отпечатков пальцев и далеких от всяческих криминалистических хитростей. А может, сказывается возраст? Недавно на торжественном вечере в честь Дня милиции меня назвали в числе ветеранов наших славных рядов. Слово «ветеран» — не однозначное. Неплохо, что молодежь взирает на тебя снизу вверх, но с другой стороны, чего хорошего, когда тебя при всем честном народе называют стариком. Правда, в вежливой форме, но что это меняет? Нет, наверное, недаром нам и пенсия положена не по возрасту, а по стажу пребывания на службе. Только что-то не припомню я сыщика, ушедшего на пенсию раньше нормального общесоюзного пенсионного возраста. Посмотрите на Ивана Петровича Бондаря. Пора борьбы с бандитами у него давно позади, и охает он непритворно, начиная очередное дело, искренне веря, что на этот раз его ждет катастрофа. Если Иван Петрович встретится вам в штатском наряде, вы скорей всего примете его за какого-нибудь пенсионера, отягощенного радикулитом, стенокардией и диабетом. Но в процессе следствия он, наподобие сказочному герою, искупавшись в крутом кипятке, молодеет и заканчивает дело уже совсем юным участковым, только-только начинающим трудовую биографию. Когда я пришел к нему за очередной консультацией, он уже здорово посвежел с того времени, когда незадачливый Семен Николаевич Майоров обнаружил, что в квартире Ильина кто-то побывал.

— Послушай, орел дальневосточный, — приветствовал меня Бондарь, трусцой обегая кабинет. — Мне не нравится Ильин-младший... Помнишь, как он реагировал на сообщение о вскрытии квартиры отца? Разве нормальный сын так себя ведет? Слишком уж он спокойный. Не люблю спокойных. Конечно, особливо бодрым, вроде нашего Леванчика, тоже не доверяю, но тут все-таки наш человек...

Иван Петрович любит монологи. Он не настаивает, чтобы ему внимали с благоговением, не требует запоминать каждое слово, но нередко какая-то его мысль невольно запоминалась и превращалась в версию, нуждающуюся в разработке. Ты приходил к нему, он вроде ничего особенного не сообщал, особенными афоризмами не баловал и все же ты уходил полный всяческих любопытных идей.

Иван Петрович выполнил норму — пробежал пятнадцать-двадцать раз по кабинету и тяжело рухнул в массивное кресло.

— Короче, что это за семья такая и почему ты еще не побеседовал с остальными родственниками Ильина? Ты думай, думай, только Сибиряка мы должны положить на блюдечко с голубой каемочкой. Кстати, знаешь, откуда пошла его кличка? Начал он свою уголовную биографию еще в сорок седьмом году. Представлялся героем-дальневосточником. Про войну с Японией разные сказки рассказывал легковерным женщинам. В то время с нашим братом-мужиком дела обстояли неважнецкие, так что верили охотно. Нынче брачными аферистами никого не удивишь, а в то время — это были дефицитные товарищи. Многих он на приданое расколол, пока мы его не заловили. Тогда бандитов было полным-полно, убийства случались, так что на такого кавалера рук не хватало...

— А он что, на самом деле не воевал?

— В том-то и дело, что воевал. Только попал в самом конце войны с Германией в плен, ну, а в те времена таких сто раз перепроверяли. Среди пленных было много разного люда. Попадались и затаившиеся власовцы, и каратели. Так что на всякий случай посылали большинство на Дальний Восток до выяснения обстоятельств, при которых они попали в плен. Наш герой посчитал себя незаслуженно обиженным, сбежал с поезда, достал фальшивый паспорт и превратился в Виктора Николаевича Храмова. А что нынче наблюдаем? Стал он просто-напросто Сибиряком, преступником-рецидивистом. Мораль: не надо слишком обижаться. Был у него кореш на улице Обуха, дом двадцать девять. Номер квартиры запамятовал. Годы! А звали его, дай бог памяти, Михаилом Николаевичем Введенским...

5.